Тридцать три удовольствия
Шрифт:
Как я жалею, если бы ты знал, что никогда не пробовал и не учился художественно сочинять. Хотя бы письма. Как бы мне хотелось дать тебе подробнейшее и красочное описание всего того, что наполняет наши впечатления здесь, в Италии. Но что даст тебе сухой перечень всех восхитительных мест Венеции, Вероны, Флоренции и Рима, в которых мы побывали с моей ненаглядной певуньей? Ровным счетом ничего. Поэтому советую тебе заработать побольше денег и отправиться сюда самому.
Мы продолжаем наслаждаться жизнью, но не только. Мы уже добились от поездки кое-какой пользы. Здесь, в Риме, нам удалось познакомиться с одним французским продюссером, которого зовут Доменик Новьем. Он в восторге от того, как поет Лариса, и считает, что с ее данными она вполне могла бы начать во Франции карьеру киноактрисы — там сейчас новая волна моды на Россию. Это после августовских
Тут заканчиваю свое письмо. Мы едем осматривать Канчеллерию. Лариса передает тебе горячий итальянский привет.
Чао!
Твой Ардалиони».
«Salut de Paris!
Oisette et Lemon [77] . 25 ноября 1991 года».
«7 декабря 1991 года. Париж
Здравствуй, Федор!
Сразу после нашего с тобой телефонного разговора сажусь за это письмо. Вторая неделя, как мы живем в Париже. Очень скучаем по всем вам. Жаль, что мы в Париже не на Тяге, а просто так, хотя и здесь нам представилась пару раз возможность позабавиться в нашем духе. Удивительно то, что с тех пор, как мы сбежали из Астрахани, нас непрерывно несет волна. Казалось бы, почему бы нам не пожить сейчас спокойно до весны в Париже? Нет, мы получаем очень выгодное приглашение поехать в Лондон, где будем праздновать Новый год и Рождество. Там есть дело и для меня, и для Ларочки. Нас вместе, представь себе, приглашают сняться в одном английском фильме, где мы будем играть небольшую роль эмигрантов из России, причем, влюбленных. Денег платят не очень много, но оплачивают проезд и проживание. К тому же, деньги у меня еще есть. Как минимум до начала февраля мы там пробудем. Так что ты можешь послать нам письмо. Лондонский адрес я указываю на конверте этого письма в качестве обратного. Обязательно напиши обо всем, что происходит у тебя, Николки и Игоря. Разговор с тобой несколько озадачил меня — ты и впрямь не сердишься за нас или все же сердишься? Еще раз умоляю тебя простить нас за Игоря и Николку. Не знаю, когда мы теперь приедем в Москву. Должно быть, в апреле, а может, в мае. Больше всего меня мучает, что Игорь и Маша, как ты говоришь, все же будут разводиться. Неужели нельзя никак помирить их? Напиши обо всем поподробнее.
77
Привет из Парижа! Птичка и Лимон (фр.). — Надпись на оборотной стороне фотографии, присланной в одном конверте со следующим письмом. На фотографии — Лариса и Ардалион Иванович на фоне Сакр-Кёр. (прим. авт.)
В Париже идет дождь. Честно говоря, в Италии мне понравилось больше, чем во Франции.
Крепко обнимаю и жду ответа.
Твой Ардальон».
«Здравствуй, дорогой мой друг, Ардалион Иванович!
Я очень рад за вас с Ларисой, что вы обрели, наконец, свое счастье. Так важно сейчас успеть взять от жизни как можно больше личного, поскольку времена надвигаются темные и страшные. Большинство людей в мире не понимают смысла происходящих событий, видят в них лишь то, что они несут обновление, значит, кажется людям, это уже хорошо. Но некоторые сомневаются, хорошо ли, например, что в ознаменование дня рождения Сталина три мудреца в Беловежской пуще развалили Империю? Многие ликуют: больше нет Советского Союза. Меньшинство горестно понимает: это зародыш Войны.
Хочу сказать вам: берите от жизни все, пока жизнь эта сама по себе существует, пока не завернули ее в шинели и противогазы. Любите друг друга, не стесняйтесь веселиться и радоваться последним лучам уходящего лета.
После того, как вы сбежали с теплохода в Астрахани, там были открыты водочные кингстоны, потоки алкоголя хлынули на корабль и потопили его. Игорь, огорченный исчезновением Ларисы, пустился во все тяжкие, но не развратничал, только пил. В Волгограде я схватил его под мышку и увез на поезде в Москву.
Потом была осень, до середины октября держалась ясная и теплая погода, я жил в доме творчества Союза художников
Я дивно провел эту осень. Живя на Сенеже, я за полтора месяца встретил три времени года — лето (правда, бабье), осень и зиму — в конце октября выпал снег. Я часами бродил по окрестностям, и фантастические, гротескные картины вставали перед моими глазами одна за другой. Ничто не отвлекало меня, я много читал и рисовал, хотя пьют и веселятся в доме на Сенеже не хуже, чем на «Николае Таралинском». Вся страна пьет и задорно веселится, как члены клуба самоубийц в новелле Стивенсона.
Кстати, о самоубийцах. На третий день после заключения Беловежского соглашения покончил с собой генерал Грохотов. Правда, одна деталь наводит на мысль, что это не было самоубийство. Обычно генералы не вешаются, а стреляют в сердце из личного пистолета. Он повесился у себя на даче между двух сосен, имеющих одну ветвь, единую для обеих — необычайное явление природы. Когда мы встречали 1991 год на даче покойного генерала, мы видели эти сосны с единой «перекладиной». Не прошло и года, как моя шальная мысль воплотилась.
Я иногда очень четко осознаю, что будущее уже есть. На много веков вперед. Провиденье есть не что иное, как вспышка воспоминания о будущем. Этот случай с соснами, приглашающими к самоубийству, яркое свидетельство того, о чем я говорю. Представь себе, дорогой мой Ардалиоша, но однажды, гуляя вдоль берега озера, я вдруг отчетливо представил себе все, что произойдет в ближайшие полгода. Я еще не получил тогда твоего первого письма, а уже знал, что вы прокатитесь через Баварию, Австрию, Италию, Францию и Англию, а когда я читал твое первое письмо, мне казалось, что я уже читал его когда-то давным-давно, в детстве.
Какая-то смутная уверенность гнездится во мне, что генерал Шумейко тоже покончил с собой после Беловежского сговора. У себя на даче под Киевом. Может быть, в один и тот же день, что и генерал Грохотов.
Вчера приехал из Мексики Николка. Ожидаемого успеха экспедиция не принесла, но заработать ему удалось достаточно, чтобы выплатить все свои долги и оставить немного денег на встречу Нового года. У меня был четкий план вранья: Лариса работает гримером в кинокомпании «Русское мувиз продакшн» и поехала со съемочной группой нового фильма в Париж, где будет сниматься кино о русских эмигрантах. Но когда я увидел Николку, я понял, что не смогу долго врать ему. Я рассказал все от начала до конца. Он мужественно воспринял мой рассказ, мы просидели с ним целую ночь напролет, выпили чертову прорву «Столичной» и рассказывали друг другу все, что происходило в пределах Мексики и Евразии с тех пор, как он уехал в свою несчастную экспедицию.
Не плачьте о Николке! Полгода спартанской жизни на полуострове Юкатан пошли ему на пользу. Он здорово окреп физически, у него борода и усы, как у Дон Кихота, он красив, как бог, а голубизна его глаз приобрела стальной оттенок. И если сокровища майя не дались ему в руки, то еще много иных сокровищ стяжает сей доблестный муж.
Несколько хуже дела у Игоря. Он пьет. Маша держится сурово и не хочет примирения. На середину января у них назначен суд. Из клиники его уволили. Хорошо еще, что он не успел зарезать на операционном столе какую-нибудь из своих пациенток и не загремел в тюрьму. Страшно сказать — сейчас он устроился дворником, и ЖЭК выделил ему какую-то каморку в густонаселенной коммуналке. В квартире у родителей он жить не в состоянии, а Маша его к себе, как можно уже было догадаться из сообщения о разводе, не пускает.
Но разве должно это огорчать вас, дорогие мои? Прошу тебя, Ардалион, ни в коем случае не показывай это письмо Ларисе. Тебе же я не хочу никак врать, как не мог врать Николке, когда он приехал. От души желаю вам радостно встретить 1992 год!
Федор Мамонин».
Удовольствие двадцать восьмое
КОЛОНИЯ АГРИППИНА
— О Таня, Таня! — воскликнул он с увлечением, — ты одна мой ангел, мой добрый гений, тебя я одну люблю и век любить буду. А к той я не пойду. Бог с ней совсем!