Тридцатая застава
Шрифт:
Комсоргом избрали Кирилла Великжанова. Сибиряк с первых дней завоевал симпатии пограничников. И не только искусной игрой на баяне. Вдумчивый, неторопливый. он всегда находил нужные ответы на всевозможные вопросы товарищей.
— Почему не выступил? — окликнул его Байда, о чем-то беседовавший с комиссаром.
— А что говорить? Правильно сказал старший лейтенант: если за словами не видно дел, они остаются пустым звуком.
— Не торопи его, политрук, дай парню осмотреться, — посоветовал Шумилов. — А теперь веди, показывай, как живешь
Байда растерялся. В самом деле, как устроена его личная жизнь? Заходил он в свою квартиру, как транзитный пассажир заходит в зал ожидания, чтобы подремать, отдохнуть до прихода поезда. Как же вести туда начальство? Но Шумилов уже направился к его комнате, — должно быть, он заходил к прежнему политруку.
— Странно. В казарме, во всех помещениях порядок, чистота, и внешний вид бойцов отличный, а сам живешь, как медведь в берлоге, — поморщился Петр Алексеевич, осматривая запущенную квартиру. — Какой пример для подчиненных! Заглядывают, небось?
— Бывает, — смутился Антон.
— Ну и солдат! — упрекнул Шумилов, беря со стола карточку Нины. — Знает ли эта симпатичная девушка, что у тебя такой беспорядок? А то и написать могу, если скажешь адрес, — пошутил комиссар.
«А ведь Нина должна скоро приехать! Как же это я?» — растерялся Байда, словно впервые увидел свое жилище, где только аккуратно заправленная кровать имела жилой вид. Привычка эта прочно укоренилась еще со времени учебы. На столе — шахматы.
— Играешь? Это хорошо, шахматы прочищают мозги, развивают сообразительность. Сразимся, что ли?
— Сразимся!..
И они молча начали расставлять фигуры.
Застава продолжала нести нелегкую службу. После собрания бойцы острее стали замечать все, что делается на границе. Возвращаясь из нарядов, подробно докладывали о своих наблюдениях.
Великжанов как-то сразу, без заметных усилий освоился со своими обязанностями. Однажды он напомнил Байде:
— Когда же мы проведем встречу с ветеранами? Надо бы подготовиться… И приедут ли они?
Обязательно приедут! — заверил Антон и вспомнил. что так и не удосужился написать брату. — «Евгений, конечно, приедет. Сегодня же напишу».
Вечером он действительно сел за стол и приготовился писать, но пришлось отложить: из МТС позвонил Герасименко.
— Немедленно приходи, Антон! Очень нужен. Жду… — и повесил трубку.
«Черт! Хотя бы намекнул, в чем дело», — встревожился Антон и ускакал на Орлике в МТС.
Герасименко встретил его в дверях кабинета, бросил на ходу:
— Заходи, я сейчас…
— Да ты что, шутить вздумал? — начал было, заглядывая в комнату, и тут же умолк: у окна стояла Нина.
Настоящая, живая, раскрасневшаяся от волнения, устремив к нему светящиеся радостью глаза…
Мысль о том, что Нина могла бы работать в МТС, как-то между прочим высказал сам Байда. Герасименко посоветовался с Батаевым, и они решили
И вот, наконец, наступила долгожданная встреча. Радостный Байда подхватил Нину на руки и закружил с ней в кабинете.
— Вот молодец, что ты приехала!..
Никогда не померкнут в памяти воина те волнующие минуты, когда знаменосцы под звуки торжественного марша проходят перед строем части, держа в руках боевое знамя. Не только взоры — мысли и чувства прикованы к алому полотнищу, символу всего самого дорогого. самого заветного для каждого советского человека. В памяти встают великие деяния старших поколений, совершавших под этим знаменем бессмертные подвиги.
Око горит и ярко рдеет — То наша кровь горит огнем. То кровь работников на нем…И вот оно — знамя отряда с прикрепленным к нему орденом Красного Знамени — взметнулось перед пограничниками в ленинской комнате тридцатой заставы. Затаив дыхание, вытянулись бойцы и командиры, застыли в почтительном напряжении гости-колхозники.
Как на параде, отдав честь знамени, выходят к столу ветераны заставы: Петр Кузнецов, Евгений Байда, Симон Голота.
— Товарищи! — торжественно звучит голос капитана Птицына. Он явно волнуется, говорит медленно, растягивая слова, чтобы не заметно было заикания — Перед боевым знаменем отряда почтим память героев-пограничников, павших смертью храбрых в борьбе с агентами иностранных разведок.
Молчание. Взоры всех устремлены на портреты, на отрядное знамя — люди впервые видят его у себя на заставе. Где-то в задних рядах вырвался глубокий вздох, похожий на стон: то Варвара Сокол среди гостей не сдержала сердечной боли…
— А сейчас поделится с нами своими воспоминаниями старейший среди нас представитель ленинской гвардии Симон Сергеевич Голота.
Чуть тронув пальцем седые усы, встает Голота.
— Други мои! Дети мои! — Голос его дрогнул, стиснутая в кулак рука застыла над головой. — Великий Ленин… Наш дорогой Владимир Ильич в первые дни революции повел нас на защиту родной земли…
И слушают бойцы воспоминания о делах минувших дней. Голоту сменяет первый политрук заставы Евгений Байда.
Майор Кузнецов вспоминает, как здесь же, на правом фланге заставы, был задержан матерый шпион одной заокеанской разведки, рыскавший несколько месяцев по стране, собирая сведения о стройках первой пятилетки, о военных возможностях и стратегических резервах Советской державы. Долго не удавалось напасть на его след, видно, недаром хозяева дали ему кличку Неуязвимый. Лишь в последнюю минуту при переходе границы на «заколдованном месте» его взяли…