Тридцатая застава

Сикорский Януш

— Ну того, который недавно ходил к вам…

— А ты откуда знаешь?

— Болеслав говорил.

— А кто он?

— Брат Ванды, тоже начальником на кордоне… А Ванда такая отчаянная! — Глаза Недоли засверкали, весь он преобразился. — Видели красный стяг на доме пана Кравецкого? Ведь это она повесила мой подарок, красный платок…

Если вначале у Байды были сомнения, верно ли он поступил, что захватил с собой главаря перебежчиков, то теперь они совершенно рассеялись после этого разговора.

— А что еще говорил Болеслав? — осторожно спросил

Байда, боясь вспугнуть откровенность юноши. — Он знал, что ты собираешься к нам бежать?

— Знал. Советовал и Ванду забрать, а она не хочет, боится, чтобы из-за нее не пострадал брат…

— А что ему могут сделать? Он же, говоришь, офицер.

— Там есть одни шандар… Надпоручик Морочило. Такая собака, все принюхивается да с каким-то немцем водится. Шиц или Шмиц… Ванда знает. Рассказывала, что как-то они с Морочило к пану Кравецкому притащили рыжеватого парня. Потом уехали одни, а куда девался тот парень, никто не знает, даже Болеслав. Может, к вам ушел.

— А ты давно в Лугинах живешь?

— С детства, а потом работал в Ольховом у Фишера. После одного дела пришлось бежать. Я еще тогда собирался к вам, да вот из-за Ванды…

О чем бы ни говорил Недоля, каждый раз возвращался к Ванде. Видно, тяжело переживает разлуку с ней.

Ни на промежуточных станциях, ни в Збручске, куда они приехали около полуночи, в отделения НКВД никаких донесений от нарядов не поступало. Раздобытые сведения из случайного разговора с перебежчиком многое проясняли в происшедших за последние месяцы событиях на границе. И политрук поспешил со своим спутником в штаб отряда, еще не зная, что его поисковую группу уже разыскивают по всем направлениям.

2

Получив сообщение Байды, что тот уходит с тревожной группой на преследование нарушителя границы, Кольцов немедленно доложил коменданту о создавшейся обстановке, попросил помощи. Капитан Птицын по всем направлениям своего участка выслал наряды из резервной заставы, создав как бы второй эшелон, и позвонил Кузнецову.

— Немедленно поезжайте в Лугины, подключите в помощь пограничникам группы содействия ближайших сел и переходите всеми заставами участка на охрану по усиленному варианту, — приказал начальник отряда, — Прорвавшегося нарушителя найти, не допустив его прорыва обратно.

— Политрук Байда, как доложил начальник заставы, уже вышел с поисковой группой к железной дороге в районе Колокольни.

— Держите связь с линейными отделениями НКВД. На месте выясните и немедленно доложите все обстоятельства и последствия вооруженной провокации со стороны Польши для доклада Москве… Завтра утром буду в Лугинах…

Прибыв на заставу, Птицын узнал, что от Байды никаких сведений не поступало.

— Как вы могли допустить, старший лейтенант, такую партизанщину? — обрушился он на Кольцова. В возбужденном состоянии комендант начинал растягивать слова, заикаться, от этого еще больше возбуждал себя и не стеснялся в крепких выражениях: — И где этот баламут? Да еще захватил с собой главаря перебежчиков! Кто знает,

что он за человек? А если это маневр вражеской разведки?

— Но у него убит отец! Его знают многие жители, а с его отцом служил Симон Голота… — пытался оправдать действия политрука Кольцов. — Да и принимал он решение самостоятельно, со мной не советовался. И мне кажется, что поступил он правильно: свою вину мы сами должны искупить…

— Вот и будешь искупать, когда прибудет особая инспекция. А сейчас звони во все отделения НКВД железной дороги. Не мог политрук не обратиться к ним за помощью…

День прошел в хлопотах. Из беседы с перебежчиками Птицын выяснил причины и обстоятельства вооруженной провокации. Обнаружить местонахождение Байды Кольцову не удалось, и он снова выслушивал упреки коменданта в нерасторопности, в неразумной самодеятельности…

— Вот всыплют вам с политруком и мне с вами за компанию, тогда почувствуете!..

А тем временем Кузнецов и Шумилов, получив поздней ночью донесение от Птицына, отправились к начальнику УНКВД: надо было согласовать вопросы взаимодействия маневренной группы с работниками внутренних органов охраны тыла. И когда они за полночь возвратились в штаб отряда, там уже сидел Байда со своим спутником.

— Ты почему здесь? — набросился Шумилов на политрука. — Почему на заставе до сих пор не знают о местонахождении и действиях твоей группы?

Вытянувшись перед комиссаром, политрук пытался что-то объяснить, но от утомления то ли от обиды язык еле поворачивался, и бормотал он что-то нечленораздельное.

— Что? Язык проглотил? Вот так солдат!

— Товарищ комиссар! — наконец превозмог растерянность. подавил обиду Байда. — Поругать успеете, наказать — тоже, но перед тем надо выслушать… Да вот человека покормить, сутки не ел. — Он глазами повел в сторону сидевшего в углу напуганного Недоли.

— Что за человек? — вмешался Кузнецов, только теперь заметив постороннего.

— Один из перебежчиков… С той стороны… Отца его убили…

— И все-таки твое поведение, политрук, непонятно. Ни начальник заставы, ни комендант не знают, куда девалась твоя поисковая группа, — строго заметил Кузнецов. — Если каждый пограничник станет действовать по собственному усмотрению…

— Так сложились обстоятельства, товарищ майор. Вы же сами учили нас, что в действиях пограничника особенно важны стремительность, инициатива…

— Это как понимать? Таскать за собой незнакомого человека — это инициатива сомнительная…

— А я уже познакомился с ним и верю, что Иван Недоля поможет нам разоблачить организаторов провокаций за Збручем. Думаю, вам следует поговорить с ним…

— Хорошо. Пока приготовят ужин, точнее, завтрак, поговорим.

Беседа длилась почти до рассвета. Незамысловатый рассказ Недоли дополнил собранные по крупицам сведения из показаний агентов абвера. Когда перебежчик упомянул начальника кордона Болеслава Щепановского, Шумилов разыскал среди документов измятую бумажку и показал ему.

— Это не вы писали?