Тридцатая застава
Шрифт:
— Словно по щучьему велению. Даже мостик через ручей соорудили. Как же вы это успели, товарищи?
— Армейцы помогли, товарищ генерал, — ответил Кольцов.
— Молодцы! — Он повернулся к своему адъютанту. — Заметьте для приказа: за проявленную инициативу и оперативность по организации службы всем командирам заставы объявляю благодарность с выдачей премии в размере месячного содержания. Всем младшим командирам и бойцам — благодарность.
— Разрешите обратиться, товарищ генерал! — громко произнес Байда,
— Что там еще? Вы недовольны, товарищ политрук? — улыбнулся генерал.
— Очень доволен! Но я уже получил от вашего имени одну награду. Не много ли две награды в один день?
— В чем дело? Какую там еще награду? — удивился начальник войск.
— Выговор…
— Кто наложил взыскание?
— Я, товарищ генерал, — выступил вперед полковник Стусь. — За пререкания со штабными командирами…
— Объясните, политрук!
Байда рассказал о состоявшемся по телефону разговоре.
— Вы служили когда-нибудь на заставе, полковник?
— Нет, товарищ генерал…
— Плохо. Может, поменяетесь с политруком местами? — Стусь покраснел, стушевался. — Немедленно снять взыскание! Политрук вам не подчинен. Пользоваться моими правами я, кажется, не разрешал. Понятно?
Поверяющие уехали поздней ночью. Наряды несли службу на новой границе.
«Если враг не сдается…»
Новая граница — новые заботы. Но к этому уже все привыкли. Даже Василий Иванов как будто подружил с границей. Службу несет отлично, много читает. Должно быть, слова политрука о мореходке крепко засели в его сознании. Все чаще можно было слышать, как он говорил товарищам: «Служба — везде есть служба».
В начале сентября наряды все чаще стали замечать на сопредельной стороне необычное оживление. По дорогам скакали на лошадях офицеры, появлялись и исчезали машины с военными, кое-где снималась пограничная стража. Участились перебежки молдаван и украинцев на советскую сторону. Они сообщали о фашистских погромах, о восстаниях крестьян. Отряды жандармерии свирепствовали в пограничных селах… Вскоре стало известно, что румынский король призвал к власти Антонеску и отрекся от престола в пользу своего сына Михая.
Еще через несколько дней Румыния была провозглашена «легионерским государством», а его главой — «кондукатором» — назначен генерал Антонеску. «Железная гвардия» стала единственной легальной партией.
Затем румынские бояре сделали последний шаг к установлению фашистского режима в стране: присоединились к антикоминтерновскому пакту. Все это не могло не отразиться на службе советских пограничников. Положение осложнялось и тем, что Кольцов уехал на краткосрочные курсы. Обязанности начальника на это время принял политрук. Вдвоем с Тимощенко они ни днем, ни ночью не знали покоя.
Как-то наряд в
Румынский офицер ехал на лошади вдоль границы. За ним бежал солдат, должно быть, ординарец. За плечами у него большой вещевой мешок, сбоку — котелок. Солдат, видимо, напрягал все силы, чтобы не отстать. Мешок подскакивает на спине, котелок позванивает. Вдруг офицер остановился и что-то сказал. Солдат беспомощно развел руками. В руках офицера взвилась нагайка и со свистом опустилась прямо на голову ординарца. Потом еще и еще.
— Вот сволочь! — выругался Иванов, наблюдая эту картину.
Вдруг ординарец перебросил из-за спины карабин и в упор выстрелил в офицера.
Проследив взглядом, как шарахнувшаяся от выстрела лошадь понесла раненого офицера, румынский пограничник бросился на советскую границу, озираясь, словно затравленный заяц. Перебравшись через проволочное заграждение, он положил оружие перед подбежавшими пограничниками и попросил отвести его к командиру.
На заставе рассказал политруку:
— Я убил офицера… Не выдавайте меня, домнул командир…
Растерянный, напуганный собственным поступком, он дрожал и исподлобья посматривал на Байду. Его красивое лицо то бледнело, то вспыхивало ярким румянцем.
— За что же ты убил его?
— А вот поглядите… — он склонил обнаженную голову. Из копны растрепанных густых волос медленно стекали на затылок капли крови… — Терпения нету… А тут, в Баштианах, моя хата, мать похоронена… Вы спросите людей — все знают Думитру Лабу.
— Думитру? А Тодора Падурару ты знаешь?
— Бади Тодор? Где его сейчас найдешь? Давно погиб, наверно.
— Здесь, здесь Тодор Михайлович. И Марика здесь, в твоей хате и живут.
— Марика! — вскрикнул Думитру и, словно подрубленный, упал на стул…
Перебежчик сообщил, что на границу часто приезжают работники сигуранцы, а с ними какой-то немецкий майор. Присутствовавший на допросе комендант участка Птицын спросил:
— А где сейчас начальник вашей стражи полковник Грицеску?
— Говорят, руки на себя наложил…
По просьбе Тодора Падурару, которого в отряде хорошо знали, Думитру оставили в родном селе. Марика светилась от счастья.
После разговора с Марикой и ее отцом жители Баштиан возвратились в свои домики и занялись решением главного вопроса: как быть с землей Грицеску? На общем сходе, как было и в Ольховом, крестьяне упорно настаивали:
— Поделить землю! Пусть каждый знает, где его кусок! И все имущество бояра раздать людям, нашим горбом наживалось…
Лишь после того, как вернулся в село Думитру, Тодору Михайловичу удалось собрать несколько молодых энтузиастов, которые осмелились бросить вызов дедовским традициям и решили совместно обрабатывать землю.