Тридцатая застава
Шрифт:
Комиссия по репатриации немцев из сел Бессарабии разместилась в школе, украшенной лозунгами и плакатами на двух языках. Об этом позаботилась учительница Краузе. В группе немецких эмиссаров выделялся моложавый, стройный красавец с голубыми глазами.
— Эрих Геллер! — представился он местным членам комиссии, подчеркивая каждым движением руководящее положение среди своих коллег.
Николай Степанович Чемерыс, представлявший местную власть в комиссии, задумался: где-то он уже слышал фамилию этого щеголеватого немца. «Геллер… Когда же мы с тобой встречались? Кто
Потом эмиссары опрашивали население, составляли списки репатриантов. Геллер не вмешивался в работу своих подчиненных, он всецело занялся легким флиртом с симпатичной учительницей.
— Вы, фройлен Грета, — точно лесная фея! Даже не верится, что в этом забытом богом и людьми медвежьем углу может появиться такое чудо, — с присущей развязным кавалерам легкостью старался очаровать девушку, и по ее искрящимся глазам было заметно, что ей это нравится.
— Какое там чудо! — с напускной небрежностью возразила Грета, но в то же время всем своим видом словно говорила: «Да, я действительно хороша и знаю себе цену, но не думайте, что повстречали наивную глупышку или сентиментальную гетевскую Маргариту».
В скромном белом платье, перехваченном в талии голубой лентой, она действительно выглядела прелестной! Слегка разрумянившееся в меру полное личико ее будто сошло с тех рождественских открыток, на которых немцы любили изображать ангелочков.
Капитан Чемерыс слабо владел немецким, не все улавливал из их разговора, но терпеливо следил за этим банальным флиртом, пытаясь разгадать, какую цель преследует немец. Геллер, видно, почувствовал настороженность молчаливого члена комиссии. Боясь пересолить и тем усилить его подозрительность, он с легкостью светского человека переменил направление разговора и вдруг заговорил по-русски:
— Я, каспада, зер виль… отшень хачу правильна кавариль русски язык. Мы два дружественный страна. Наш фюрер уважаль унзере… свои фройнд… друзья. Как кавариль один русски пословиц: не имей сто марок… Или как это?
Грета рассмеялась. Чемерыс с безразличием отвернулся и зевнул, но теперь уже не пропускал ни одного слова из болтовни щеголя. Ему показалось, что немец умышленно искажает русские слова.
А тот продолжал:
— Кде-то здесь жил добри знакоми, друк майне фатер. Отшинь богати фермер, или как это у вас? О, пометшик Фишер…
Николай Степанович поднял брови.
— Да, был такой. Кажется, в Ольховом. Это недалеко отсюда.
— Я, я! Ольховая, там, говорил майн фатер, настоящий замок! Но теперь, я думаль, нет ни замка, ни хозяина…
— Почему же? — прервал его Чемерыс, — Дом Фишера сохранился, и хозяин есть. Только не Фишер, конечно, а колхоз.
— О-о, кольхоз! Отшинь интересни! Жаль, что не могу посмотреть…
Николай Степанович ничего не ответил на желание словоохотливого немца посмотреть дом Фишера и колхоз. Вечером, когда комиссия прервала работу, он уехал в Подгорск к Петру Сергеевичу Кузнецову.
Геллер много читал и слышал от агентов
Разговор между Чемерысом и Кузнецовым состоялся поздней ночью. Петр Сергеевич пригласил Шумилова. Выслушав сообщение Чемерыса о своих наблюдениях в Фридрихстале, комиссар внес ясность:
— Нас информировали о каждом члене переселенческой комиссии. Но о Геллере нам известно из других источников. Разве вы, капитан, забыли показания Ганса Брауница? А ведь он питомец шпионской школы, которой руководил некий майор Геллер. Теперь, надо полагать, уже полковник. Вот и подумайте, какие неотложные заботы привели его в наши края…
— А что тут думать? — вмешался Кузнецов. — Известно, чем занимаются эти так называемые переселенческие комиссии. К сожалению, препятствовать их работе мы не можем, но знать должны о каждом шаге эмиссаров. А этого Геллера можете и в Ольховое подбросить, если его так интересует дом Фишера… Кстати, присмотритесь и к не в меру бойкой учительнице. Трудно поверить, чтобы прожженный нацист, крупный сотрудник абвера тратил время на пустой флирт.
На рассвете Чемерыс был в Фридрихстале, так и не отдохнув в ту ночь.
Не удалось уснуть и Геллеру. Его помощники — юркий, белобрысый лейтенант Вернер и флегматичный пастор Брандт — не порадовали своими наблюдениями над местным населением. Оказывается, из селения выезжают почти все немцы. Остается не больше десяти семейств — батраки, безлошадники, «голь перекатная».
Геллер долго рассматривал списки остающихся, расспрашивал своих помощников — на кого из них можно положиться? Для некоторых приход красных — праздник…
План Геллера — подыскать среди остающихся своего человека для абвера — срывался. Рассчитывать на таких глупо. «Грета явно переусердствовала в своей агитации за поголовное переселение». — недовольно подумал Геллер.
Оставить здесь учительницу? Она понятлива, подготовить можно быстро, но для резидента опасно: слишком уж разрекламировала себя рьяной сторонницей переселения. Да и роль дли нее припасена другая.
«Нет, Грету заберу с собой».
Он выглянул в окно. В просветы между деревьями далеко видно всхолмленную степь — такую мирную, спокойную. Что таит она в себе? И как встретит танки фюрера, когда они ринутся лавиной на восток?
Эрих не поэт, он реалист. Но все-таки приятно было бы сейчас, отстранившись от служебных забот, проехаться по этой степи до Днестра и далее — на Днепр, на Волгу… И чтобы рядом эта нетерпеливая девушка.