Тридцатая застава
Шрифт:
Захватив несколько автоматчиков. Иванов преградил путь колонне. Машины. — около двадцати полуторок, этих фронтовых работяг, скрипнув тормозами, остановились.
— Что за часть? Куда следуете? — спросил Иванов.
Из задней машины поднялся пожилой командир.
— Мы из резерва фронта. У нас специальное задание, — со странным акцентом ответил начальник колонны.
Пограничники не обратили внимания на странный акцент — в нашей многонациональной армии со всякими акцентами приходилось встречаться. Подошедший к сгрудившимся машинам Бахтиаров прервал объяснения начальника колонны:
— Сейчас
Зашевелились в кузовах солдаты, однако никто не собирался сходить. Пожилой командир что-то крикнул, и сразу защелкали затворы винтовок, машины рванулись с места, пытаясь прорвать заслон, началась беспорядочная стрельба.
— Переодетые фашисты! — крикнул Иванов. — Бейте по скатам!
Заметались под огнем полуторки, диверсанты вываливались из кузовов и, укрываясь за машинами, занимали круговую оборону.
Но было поздно: подоспевшие заставы окружили колонну и взяли под перекрестный огонь.
Около часа длился бой. Отчаянно сопротивлялись переодетые гитлеровцы. Когда загорелось несколько машин, оставшиеся в живых восемнадцать десантников прекратили сопротивление. Среди тридцати шести убитых нашли и пожилого командира в форме советского майора, остальные восемьдесят четыре были ранены.
Девятнадцать пограничников заплатили жизнью за разгром десанта.
Из показаний пленных, которых допрашивал прибывший на место боя Кольцов, можно было в общих чертах установить обстоятельства и цели этой авантюры.
…Карл Шмитц не смел сомневаться в достоверности сообщений, исходящих из имперской канцелярии или ставки Верховного командования. Однако он чутьем разведчика догадывался, что официальные сообщения об уманской операции, мягко выражаясь, были далеки от объективности и точности. Это вызывало недоумение. «Мы достаточно сильны, чтобы говорить правду в глаза», — думал он, просматривая сводку. Потери немецкой и румынской армий, принимавших участие в операции, выглядели просто ничтожными. Зато потери противника и трофеи возросли до баснословных размеров. Если верить этому, то путь к Кривому Рогу и Запорожью открыт. Во всяком случае при образовавшейся рыхлости фронта прорваться туда не трудно.
Этими соображениями руководствовался Шмитц при разработке плана новой операции.
— Из достоверных источников известно, — докладывал он Штольце, — что в районе Кривого Рога хранятся огромные запасы взрывчатки. При отступлении большевики. конечно, взорвут ее вместе с шахтами. Надо упредить их. Вот я и решил…
Идея понравилась Штольце.
— Не опоздать бы, Карл. Фюреру нужны не развалины, а действующие предприятия этого промышленного центра. Внутренние резервы фатерланда не безграничны. Если удастся сохранить Криворожский бассейн, мы не забудем твоих заслуг. Кто возглавит операцию?
Польщенный поддержкой шефа, Шмитц пошел на риск.
— На крайний случай, если не возражаете, думаю сам заняться этим. Только нужно хорошее обеспечение.
Честно говоря, ему не очень нравился этот «крайний случай», и сболтнул он в надежде, что Штольце запротестует: абвер не любит разбрасываться ценными штатными работниками. Но полковник в связи с последними
— Обеспечение будет. Действуй, Карл!
И он начал действовать, построив на карту все. Из подразделений «Бранденбург-800» отобрали опытных головорезов, обеспечили их винтовками советского образца, кроме своих автоматов, гранат и ручных пулеметов, спрятанных в кузовах машин, и без приключений проскочили подвижный фронт. Многие из диверсантов владели русским или украинским языком. Казалось, нетрудно будет под предлогом выполнения специального задания фронта захватить рудники, шахты, взрывчатку и продержаться до подхода своих частей.
Чем закончилась эта авантюра, мы знаем. Город продержался еще сутки после разгрома диверсионной группы Шмитца.
После выхода из Бара поступил приказ: с наступлением темноты отходить на речку Базавлук. Не прекращая охраны тыла армии, надо поддержать армейские части, пока они перегруппируются и займут оборону на подступах к Запорожью.
Байда понимал неизбежность этих мер предосторожности. На месте начальника он поступил бы так же. Но в нем пробудилось чувство, не сочетавшееся с тактической целесообразностью, не вмещавшееся в жесткие рамки приказа. На Базавлуке — родной «Садовод». Там Евгений, Анна Прокофьевна, Маша, Данило Коняев, там друзья его юности, близкие и дорогие ему садоводцы…
«Что ты скажешь им, товарищ пограничник? Как посмотришь в глаза тем людям, с которыми строил новую жизнь, товарищ комиссар батальона?» — спрашивал себя Антон. И оттого, что не находил ответа на эти вопросы, было горько, обидно, невыносимо тяжело…
Чтобы как-то рассеять эти беспокойные мысли, он начал думать о семье.
Где она? Как устроились? Надолго ли им хватит приготовленных на отпуск средств? И куда высылать денежный аттестат?
После полученных в Баре коротких весточек с дороги никаких известий о семьях командиров в полк не поступало. Писал в Москву, к родним Нины, но и оттуда ни слова.
Угнетенный неизвестностью, не получая никаких сведений от семьи, Антон в самые трудные минуты находил время для беседы с женой и детьми: писал им длинные письма на разные адреса, авось дойдет! Очень хотелось, чтобы жена с детьми не тревожилась, знала, что жив и здоров. Иногда бравировал в письмах, шутил: «Обо мне не беспокойтесь — Байду не просто убить. Помните, как моего предка хотел убить турецкий царь и повесил за ребро на гак, а он и оттуда пострелял из лука всю царскую семью? И вот уже сотни лет народ песни поет о нем…» Об этом и товарищам иногда рассказывал: гордился своей фамилией…
Вот и теперь. Когда полк остановился ночью на привал, он пристроился с комбатом в каком-то сарайчике и начал писать.
— И какого лешего полуночничаешь? Историю что ли сочиняешь? Хочешь на крюке повисеть, как твой далекий предок? И чтобы песни, значит, пели? Брось, песни о нас с тобой будут петь и без крюков. Нам надо отдохнуть, силы сберечь, чтобы Гитлера повесить на крюк, только не за ребро, а за горло…
Байда не отвечал на ворчание друга, старательно подбирал такие слова, чтобы, не раскрывая военной тайны, дать понять, где он и что с ним происходит.