Тридцатая застава
Шрифт:
Среди всеобщего шума и людского разноголосья затерялся зловещий гул над головами. И только когда повисли над мостом опушенные на парашютах осветительные ракеты и захлопали зенитки, напиравшие сзади подводы, машины рванулись назад. Машина с ранеными и выскочившими на подножки пограничниками по обе стороны кабины очутилась на мосту одна.
— Гони! — крикнул Денисенко шоферу.
В нескольких метрах перед автомобилем что-то треснуло, вздрогнул мост, но они успели проскочить на другой берег.
— Не разорвалась… — выдохнул Денисенко, заглядывая в кузов,
Доставленный в санчасть полка Симон Сергеевич скончался, не приходя в сознание.
Утро 3 июля было обычным, но для старых пограничников тридцатой заставы оно казалось угрюмым и тревожным. Много смертей они видели в последние дни, много близких друзей потеряли. А вот и дядя Симон. И каждому из них не хотелось верить, что уже никогда не увидят этого старого, угловатого, внешне сурового, но с теплым взглядом глаз человека, не услышат его по-отцовски ворчливых слов, не почувствуют его заботливой ласки. Как клятву запомнили они последние слова старика при расставании в Лугинах: «Никогда того не было и быть не может, чтобы советский человек подставил шею в ярмо…»
Хоронили на заре. Никто не плакал, не говорил речей. Лишь прощальный залп тридцатой заставы проводил из жизни замечательного человека-борца.
— Запомните эту могилу, товарищи, — тихо сказал Шумилов все еще не уходившим от холмика свежей земли пограничникам. — Возвратимся сюда — а мы обязательно возвратимся и скоро! — и собственными руками соорудим памятник нашему старшему другу, бессменному пограничнику. А шашку и наган от его имени передаю тридцатой. Пусть владеет ею достойнейший из вас. Берегите его оружие, как собственную честь. И помните: на этом оружии не было ни малейшего пятнышка, унижающего достоинство советского воина…
Не думал тогда Петр Алексеевич, что не скоро и не многим посчастливится вернуться к этой могиле…
В то же утро командир полка Птицын получил приказ о немедленном выступлении в Бар. Все погранчасти фронтa сводились в ударную группу для выполнения ответственного задания. Не только рядовые бойцы, но и старшие командиры не знали и не спрашивали, что им предстоит делать. Через два часа все подразделения полка выстроились, ожидая сигнала к выступлению, но вышел Шумилов и предупредил:
— Внимание, товарищи! Сейчас прослушаем чрезвычайное сообщение из Москвы…
Замерли в напряженном молчании, повернули головы к репродуктору. Каждый ожидает услышать ответ на волнующие вопросы, накопившиеся за эти трудные дни.
Партия по-революционному правдиво, по-военному сурово, по-человечески сердечно обратилась к народу:
— Защищайте социалистическое Отечество! Создавайте партизанские отряды в тылу врага…
Умолк репродуктор. В тяжелом раздумье стоят отряды пограничников. А через час полк оставил Збручск. К ночи прибыли в район небольшого городка Бара.
На Збруче еще продолжались оборонительные бои.
Все
Он продолжал исполнять свои обязанности, допрашивая пленных, подозрительных лиц, задержанных пограничниками, составлял донесения, нажимал на подчиненных, которые до сих пор не могут обнаружить «чертову рацию», но все это делал как в лихорадке, каждую минуту ожидая сигнала воздушной тревоги. И эти ожидания казались ему главной служебной обязанностью, им он отдавал все душевные силы. Только ночью немного приходил в себя и обнаруживал, что забыл побриться, почиститься, не помнит уже, как пахнут любимые духи. Если выдавалась спокойная ночь, он спешил к учительнице. Свидания с ней были для него единственным утешением.
О сборе всех пограничников в районе Бара Стусь узнал поздним вечером, накануне выступления из Збручска. Все еще не зная цели этого сбора, он побежал к Грете, которая продолжала числиться товароведом военторга.
— Знаешь, Ирися, завтра я выезжаю в Бар…
— Надеюсь, ненадолго?
— Думаю, что совсем уходим…
— А как же я? — встревожилась Грета.
— Поедешь со мной. Постараюсь устроить тебя в санчасть полка хотя бы санитаркой. Там работают жены наших командиров. Трудно представить, как эти милые ручки будут копаться в ранах, в грязном тряпье… — Он взял ладони Греты, целуя каждый пальчик ее изящной руки.
— Боже мой! Что ж теперь будет? И куда мы докатимся?
— Не знаю. Ничего не понимаю. Все летит к черту! Но извини, надо готовить отдел, тороплюсь. И с твоим устройством надо поспешить…
Все обошлось как нельзя лучше. Даже этот недоверчивый и упрямый помощник комполка Кольцов поддержал желание молодой учительницы работать санитаркой. И женщины — Марина и Юлия — приветливо встретили новую помощницу. У каждой из них свое горе, как не посочувствовать молодой девушке, застрявшей в потоке беженцев?
Не знал Стусь, что после столкновения с десантом на Днестре Кольцов всех своих работников переключил на розыск таинственного воздушного пирата. Что он где-то поблизости, ясно: об этом говорят перехваченные радистами шифрограммы. Еще раз пересмотрел дела прибывших в последние дни в полк людей. Иван Недоля? Ванда и Болеслав Щепановские? Попович? Исключено. Жизнью рисковали, спасаясь от преследований своих прежних хозяев.
Привлекла внимание Кольцова и спутница полковника Стуся, учительница Ирина Кривошлык. Однако ее поведение пока не вызывало подозрений. И документы как будто в порядке. Ничего удивительного, что учительница попросилась в санитарки — а что ей делать в это тревожное время?