Трилобит
Шрифт:
Так продолжалось почти год. Мы отправлялись с Эвелин в морг раза два-три в месяц в зависимости от поступления свежих трупов. Тела попадались самые разные – мужчины, женщины, дети, нас не волновал пол или возраст покойных, главное заключалось в том, что они были мертвы. В основном мы просто смотрели на них, но иногда решались и на более изысканные эксперименты. Как-то, например, когда перед нами на столе лежала молодая девушка, мы с Эвелин по очереди полизали ей клитор. Через неделю перед занятием сексом над телом четырнадцатилетнего подростка мы одновременно припали губами к его члену и стали перекатывать его из одного рта в другой. Ну и, конечно, практически ни одно из свиданий не обходилось без поцелуев покойников. Особенно запомнилось мне тело трехлетней девочки, которое мы буквально вылизали со всех сторон, уделив особое внимание половым органам и заднему проходу.
В основном мы занимались анальным сексом. Пару раз моя партнерша позволяла проникнуть и эякулировать в ее вагину, но, судя по всему, делала она это исключительно ради меня и особого удовольствия сама не получала. Иногда, если у Эвелин оргазм наступал раньше, она просила, чтобы я вытащил член из ее ануса и кончил ей в рот. Как она сама призналась, ей нравился вкус моей спермы.
И после каждого такого свидания у меня наступало тяжелое похмелье, когда я чувствовал себя полностью разбитым и физически, и психологически. Основной эмоцией являлось отвращение – к самому себе за то, что я принимаю участие во всех этих гадких делах, и к Эвелин за то, что она вовлекает меня в них и каким-то образом подавляет всю волю и желание сопротивляться. Я ненавидел свою подругу лютой ненавистью, разъедающей психику, как кислота железо. Уже ни одной ночи не обходилось без приема снотворного, но все равно спал я плохо, однако, хотя бы не помнил кошмаров. Днем я пил транквилизаторы, впрочем, таблетки не сильно помогали. Я похудел, под глазами появились черные круги, а уголок правого глаза начал предательски подергиваться. В клинике, похоже, все догадывались, что у меня роман с их директрисой, но, естественно, не знали всех ужасающих подробностей наших отношений. Несколько раз я опоздал на работу, но Джон не стал меня ругать, сделав вид, что ничего не заметил.
Однажды во время очередного «отходняка» я сидел вечером перед телевизором, пытаясь отвлечься от страшных воспоминаний, но те как-то сами собой лезли в голову. Мне мерещился гадкий следопыт, вывернутый наизнанку и растерявший добрую половину своих внутренностей. А затем вдруг всплыли его слова, сказанные чуть ранее: “Только бог может убить другого бога”. И я понял, какой выход из сложившейся ситуации подсказывало мое подсознание – я должен был убить Эвелин.
Когда мысль об убийстве осенила меня, я несколько минут сидел в оцепенении, а затем пробормотал: “Нет, я не могу убить того, кого люблю”. Но любил ли я Эвелин в действительности? Находясь рядом с ней, мне казалось, что да. Но стоило вырваться из ее колдовских чар, как меня охватывали прямо противоположные чувства. Продолжать мучиться дальше означало пустить под откос свою жизнь, и так изрядно пошатнувшуюся. В конце концов, устав от всего, я бы просто наглотался таблеток. Убежать также не представлялось возможным, так как моя подруга ясно дала понять, что не пожалеет никаких денег, чтобы найти меня хоть на краю света.
В конце концов я убедил себя в том, что убийство Эвелин будет самым правильным решением. Однако, следовало заранее продумать все мелочи, обеспечить надежное алиби, а также сделать все максимально быстро и безболезненно для моей подруги. Несколько раз я уходил с работы раньше и, спрятавшись в тени кустов, наблюдал, как она, закончив дела, пересекала пустынную стоянку для автомобилей и направлялась к своему «Мерседесу». В качестве орудия я выбрал острый кинжал, купленный мной еще в студенческие годы и с тех пор хранившийся в потайном ящике домашнего стола. Само преступление я решил замаскировать под ограбление – Эвелин обычно ходила с сумочкой через плечо, которую мне надлежало сорвать и унести с собой. Насчет алиби также не пришлось долго ломать голову.
Прямо напротив моего дома жила старушка, которая любила время от времени глазеть в окно. По вечерам, сидя перед телевизором, я неоднократно наблюдал, как она подходила к стеклу и по нескольку минут вглядывалась в открывающийся ей ландшафт моей комнаты. Не удивлюсь, если она записывала в специальный блокнот точное время, когда я уходил из дома и приходил обратно. Сначала меня это злило, но потом я стал относиться ко всему с чувством юмора. Иногда я задергивал тюлевые занавески, и тогда с улицы нельзя было разглядеть подробности, хотя все силуэты отлично просматривались. Готовясь к убийству, я соорудил куклу, скрепив вместе футболку и брюки и запихнув внутрь одежды несколько подушек. Вместо головы сгодился старый футбольный мяч. Однажды вечером, убедившись, что старушка не маячит на своем посту, я посадил куклу в кресло перед
На следующий день я пришел в кабинет Эвелин и попросил у нее двухнедельный отпуск. Она выглядела подавленной уже около месяца, а когда я заговорил о выходных, вздрогнула и пристально посмотрела мне в лицо.
– Хорошо.
В ее глазах читалась такая тоска, что я подумал, а не догадывается ли она о моем страшном намерении.
– Чем собираешься заняться?
– Хочу собраться с мыслями, обдумать все происходящее и просто отдохнуть. Но если ты против…, - пошел я в отступную, втайне надеясь, что вот сейчас она скажет, как я нужен на своем рабочем месте, и исполнение моего плана придется отложить на неопределенный срок. Однако, Эвелин только махнула рукой.
– Иди, кладоискатель, - произнесла она, - отдохни и сделай все, что задумал.
Когда я выходил из кабинета директора, то боялся обернуться, чтобы не увидеть ее грустный взгляд, устремленный на меня, и не передумать.
Целую неделю я не мог решиться. Один раз я даже вышел из дома, оставив в кресле куклу, но на середине пути вдруг развернулся и зашагал обратно. Потом, сидя перед телевизором, я целый вечер плакал. Не знаю, что меня больше расстраивало – собственная нерешительность или осознание того, что рано или поздно, но я должен довести задуманное до конца. Приняв снотворное и транквилизатор, я опять погрузился в тревожное беспамятство. Только за три дня до окончания отпуска я набрался достаточно мужества, чтобы повторить попытку. Направляясь к пустынной автостоянке, я постарался выбросить из головы все мысли и действовать чисто автоматически по разработанному плану.
Когда Эвелин вышла из клиники и направилась к своему «Мерседесу», я надвинул на голову капюшон балахона, вытащил из пакета кинжал и незаметно подкрался к ней сзади. В тени стоянки мои руки, облаченные в перчатки, казались абсолютно черными. Такая же чернота царила и в сердце. Я ненавидел себя за то, что собрался сделать, но ненависть к Эвелин была сильнее. Обхватив ее сзади за плечи одной рукой, другой я приставил острый клинок к сердцу своей подруги и… застыл, как парализованный. Вся решимость куда-то испарилась, и я почувствовал, что сейчас брошу нож и убегу прочь.
Эвелин замерла, а затем я ощутил, как ее рука легла на мою, сжимавшую клинок.
– Смелее, кладоискатель, - услышал я шепот, а затем ее рука надавила, и мне не осталось ничего другого, как вогнать кинжал по рукоятку в сердце своей подруги.
Я не позволил Эвелин упасть на грязный тротуар стоянки, а подхватил тело и аккуратно положил на находящийся рядом газон. В ее открытых глазах застыл взгляд, в котором не было ни страха, ни упрека. Наоборот, мне казалось, что я видел в нем облегчение и что-то типа понимания. Вытащив кинжал, я схватил сумочку и, бросив их в свой пакет, быстрым шагом пошел прочь. Дальнейшие действия я производил чисто автоматически. В голове стоял какой-то туман, и в памяти сохранились только обрывки воспоминаний о том, как я еду на своей машине за пределы города, как переодеваюсь в новую одежду, а старую вместе с кинжалом, нетронутой сумочкой и перчатками закапываю в лесу, как потихоньку возвращаюсь домой, разбираю куклу и сажусь на ее место, приняв таблетку снотворного.
В семь утра позвонил Джон и срывающимся голосом сообщил, что Эвелин найдена убитой на территории автопарковки. Я немедленно поспешил в клинику, где уже толкалась полиция, опрашивающая приходящих на работу сотрудников. Всю дорогу я плакал, причем слезы, текущие по моим щекам, были самые, что ни на есть искренние. Я оплакивал свою любовь, своего трилобита, которого я вновь потерял, теперь уже навсегда.
Пришлось ответить на некоторые неприятные вопросы полиции. Я признал, что состоял в любовной связи с убитой, естественно, умолчав о наших визитах в морг, сообщил, что в последнее время отношения у нас не клеились, и именно это являлось причиной взятого отпуска. Думаю, что копы опросили старуху-соседку, и та подтвердила, что я весь вечер сидел перед телевизором. Впрочем, они не слишком усердствовали, так как причина преступления казалась очевидной. Все формальности закончили только к вечеру, после чего разрешили Роджеру забрать тело в морг нашей клиники. Я уже собирался уходить, когда услышал голос старого патологоанатома: