Трилогия Мёрдстоуна

Пит Мэл

Он находился в пространстве, словно бы лишенном обычных измерений, с искаженной перспективой.

Тьма, но не тьма. Он стоял в одном из нескольких оазисов света.

В другом оазисе, мерцавшем на неизмеримом расстоянии от Филипа, над полом поднималась огромная полусфера, похожая на гигантскую розу; на поверхности ее вращались, непрестанно изменяясь и преобразуясь, какие-то образы.

В третьем, не таком далеком, находился островок мебели: парящая в воздухе рейка с крючками, с которых свисала женская одежда и что-то еще; белый диван; круглый шкафчик с флягами и

сосудами с разноцветными жидкостями.

В еще одном — в плоской чаше росло безлистное мускулистое дерево. Ветви его сжимали гигантский плод — похожий на яблоко, только синий.

Кругом не слышалось ни звука — лишь лихорадочный скрип пера Покета. Филип ощущал его всей кожей. Перозуд.

Скрип прервался. Морл открыл глаза. Покет выронил перо. Неиспользованные чернила втянулись обратно в склянку.

— Сколько слов, грем?

— Три сотни и двадцать, дюжина и два сверху.

— Качество?

— Превосходнейшее, господин.

Что-то в этом сильно озадачивало Филипа. Причем не подсчеты.

— Ты волен говорить, Мёрдстоун. Возникли вопросы?

— Да. Ну. То есть, я имею в виду, ты же победил, да? Ты завоевал Королевство.

— Я отвергаю термин «завоевание». Я лишь поспешествовал давно назревшей и необходимой модернизации.

— Верно. Прошу прощения. Но я находился под впечатлением, что ты не способен на это без Амулета. Однако ты обошелся и без него. Так что я не понимаю, зачем ты потратил столько трудов, чтобы его раздобыть.

Снова улыбка.

— Твое тупоумие не перестает меня радовать, — любезно произнес Морл. — В нем открываются неожиданные глубины.

— Благодарю.

— Ответ на твой вопрос поистине прост. Нет ничего реального, Мёрдстоун. Или, говоря точнее, реальность текуча и переменчива. Стабилизировать ее можно двумя способами. Первый, разумеется, это при помощи магики. Однако же магика сложна, применение ее требует трудов и усердия. И даже в руках и разуме адепта столь опытного, как я, она не всегда надежна. Второй способ — посредством слов. Слов и историй. Мир — это истории, что мы о нем рассказываем, Мёрдстоун. Вот почему Гроссбухи были окружены таким идолопоклонническим трепетом и так ревностно охранялись. А еще они были полны суеверий и путаницы, а также безнадежно ретроградны — что делало их уничтожение абсолютной и срочной необходимостью.

Филип рискнул кинуть взгляд на Покета, лицо которого напоминало побеленную каменную стену.

— И теперь я наконец овладел Амулетом, Мёрдстоун. Когда я освобожу своих подданных от забвения, они обнаружат, что благодаря его могуществу ныне живут в совершенно иной истории. Единственно возможной истории. Моей истории.

По всей видимости, Морл ожидал одобрительных откликов, так что Филип сказал:

— Да, понимаю. Это… это… блестяще.

— Нет, Мёрдстоун. Это просто. Хотя и трудоемко в исполнении. Разумеется, в каких-то отношениях моя история будет отличаться от той, коей я тебя удостоил, ибо тот вариант, в силу необходимости, местами был весьма затейлив. Впрочем, если берешься шить шелковый кошель из свиного уха, без затейливости не обойтись. Верно, Писец?

— Именно так,

господин, — смиренно отозвался Покет.

— Тем не менее, полагаю, легионы восторженных почитателей проглотят последний том с обычным пылом? Я даже тешу себя надеждой, что он покажется им познавательным.

Покет состроил предостерегающую гримасу.

— Да, — сказал Филип. — Уверен, что покажется.

Зрение у него снова помутилось. Острова света расползались. Он спросил:

— Можно я сяду? У меня голова невыносимо болит.

— В самом деле? Я избавлю тебя от этой напасти.

Морл поднял руку. Тьма у него за спиной осветилась, демонстрируя фалангу огнельтов. У двоих передних поверх доспехов были повязаны красные фартуки. Один сжимал в руках тяжелый топор с длинным серпообразным лезвием. С клыков у них капала слюна предвкушения. Они встали с обеих сторон от Филипа. Колени у него подкосились.

— Наши дела завершены, Мёрдстоун. Меня ждет немало иных трудов. Ты, разумеется, поймешь: о том, чтобы ты вернулся в твое жалкое измерение, зная то, что ты знаешь, и речи идти не может. Однако, поскольку от тебя, скажем так, были не только хлопоты, но и польза, я распорядился, чтобы с тобой покончили быстро.

— Нет. Постой. Прошу. Послушай, я же писатель. Я могу работать на тебя. Я знаю, как работают истории. Я в этом дока.

Покет кашлянул в ладонь.

— Даже в качестве консультанта. Или редактора. Я могу быть полезен. Пожалуйста, не убивай меня. Я могу, могу пригодиться!

Слова метались в мозгу Филипа горящими крысами. Он пытался ухватить хоть какие-то из них.

— А, да… но… но… твое колдовство… оно же может… выдохнуться, утратить заряд, ну вроде того, или обратиться вспять… тогда тебе понадобится…

Морл мотнул головой. Палачи Филипа нагнулись и без малейшего усилия подняли его. Ноги у него болтались в полуметре от пола.

— Нет! Пожалуйста-пожалуйста! Так нечестно! Я не виноват! Покет, скажи ему!

Его развернули. Его несли во тьму. Все глубже и глубже.

Он оглянулся на тающий вдали свет и прокричал:

— Я бы мог добыть тебе агента!

— На чем мы остановились, грем?

— Леди Месмира бежала от пьяных и докучливых ухаживаний объявленного вне закона Кадреля, господин, и всецело отдалась на вашу милость. Ночная сорочка, насквозь промокшая под дождем, облепляет ее тело. Розовые бутоны сосков отчетливо проглядывают сквозь тонкую ткань и…

— Ах, да, — Морл откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Новая глава.

— Холера, — выдохнул Покет себе под нос и взялся за перо.

10

В «Клубе реформаторов» Перри Уиппл коснулся бокалом бокала Минервы.

— С Рождеством, дорогая.

— Ура, — безрадостно отозвалась она.

— Мне нравится ваш наряд. Так и тянутся руки пощипать.

Ее черная перьевая жилетка в сочетании с черными шелковыми брюками от Филипа Лима вызвала у сурового привратника «Реформаторов» большие сомнения. Однако же — что и понятно — в дресс-коде клуба не нашлось ни единого упоминания черных жилеток из перьев.