Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
— Мне действительно жаль… Но на самом деле это не имеет значения…
Гарри не перебил его, просто поднялся и вышел из комнаты с таким лицом, что сразу было понятно, — он знает, зачем и куда направляется. Мгновением позже Драко последовал за ним, даже не отдавая себе отчёт — идёт он или бежит.
Гарри обнаружился на кухне, ссутулившимся над раковиной: розовый пар поднимался над окровавленными руками, омываемыми потоками воды, очки запотели — Драко не сразу сообразил, что для этого вода должна быть сущим кипятком. Он схватил Гарри за плечи и развернул — тот смотрел на
— Что ты пытаешь сделать? Изуродовать себе руки?
— Почему нет! Ты же свои изуродовал, — голос Гарри казался чужим, а в глазах царили пустота и равнодушие, от которых у Драко тут же засосало под ложечкой.
— У тебя не было выбора. Ты должен был их убить.
— Выбор есть всегда. Ты сам так говорил.
— Тогда бы он убил тебя, — ответил Драко, не уверенный, что Гарри его слышит. — И меня.
Гриффиндорец поднял взгляд. Потянулся и протёр запотевшие очки.
— Знаю. Я знаю. Потому-то я так и поступил. Я не задумывался. Просто сделал — и всё.
— Всё правильно. Так и надо. Ты сделал то, что должен. Как всегда.
Гарри затрясло. Несмотря на стоящий на кухне жар, кровь никак не приливала к лицу — оно оставалось белым, как бумага, как яичная скорлупа, и на этой неестественной белизне пятна крови казались ожогами.
— Поддержи меня…
— Что? — недоумённо захлопал глазами пойманый врасплох Драко.
— Малфой… — обращение по фамилии странно сблизило их — оно прозвучало так по-детски, словно Гарри опять было только одиннадцать и, кроме как «Малфой», он Драко больше никак не знал. — Поддержи меня… кажется, я сейчас свалюсь… — он зашарил в воздухе рукой в поисках спинки стула. Драко не шелохнулся. — Прости… — тихонько добавил Гарри, извиняясь неизвестно за что, и от звука его голоса горькая, жгучая ярость, не оставлявшая Драко с того момента, как, сидя на кровати, он прочёл прощальное письмо, отступила. Малфой шагнул вперёд и, неуклюже распахнув руки, обнял Гарри.
Гриффиндорец тут же отпустил стул и вцепился в отвороты рубашки — сильно, до боли. Он него пахло кровью, солью, потом, он тянул Драко вниз, и воротник врезался в шею — но Драко молчал, сдерживая дыхание: ему казалось, вздохни он, Гарри тут же разожмёт руки. Сейчас они словно находились в стеклянной коробке — мир, опрокинувшись, замер вокруг них, вокруг того маленького пространства, в котором они стояли; мир выцвел и затих где-то далеко-далеко, осталось только биение жилки на гаррином запястье, которое сжимал в руках Драко, его резкое дыхание да плеск воды в раковине..
Гарри трясся — он сейчас выглядел таким хрупким, узкоплечим, тонкокостным; даже кровь, казалось, бежала под самой кожей, а сердце билось так, что Драко чувствовал его под своими руками. Он снова смог ощутить Гарри, будто неведомая алхимия любви и горя изменила и его собственную кровь: он сполна
— Я тебе рубашку извозил… — Драко не видел лица Гарри, но его голос снова стал прежним. — Прости.
— Ерунда.
— Я убил его, — отчуждённо-ровным голосом продолжил тот, ещё, по-видимому не отойдя от шока. — И мне снова придётся это делать.
— Вероятно.
— Я не выдержу.
— Выдержишь. Ты должен.
Гарри был по-прежнему напряжён, однако хватка на рубашке Драко чуть ослабела.
— Теперь я убийца. Всё изменилось
Драко припомнил могилу отца и то, как Сириус, гладя его по спине и голове, говорил что-то успокоительное — но придумать ничего в таком же русле не мог, а потому просто приобнял Гарри второй рукой, слегка тронув на спине пропитанную кровью и водой рубашку.
— Не всё.
— Спасибо, — едва слышно уронил Гарри.
— За что?
— За то, что не сказал «Нет, ты не убийца».
Драко промолчал — «пожалуйста» казалось неуместным, а что ещё можно было сказать в этом случае? Он давно затвердил себе: все утешительные слова — суть ложь, а лгать Гарри он не умел. Во всяком случае, Гарри верил, тот не соврёт. Он не мог выдавить из себя, что всё будет хорошо, ибо знал: это не так, — Гарри, которого он сейчас обнимал, изменился — изменился во всём, и больше уже никогда не станет прежним. О, если бы его руки могли удержать Гарри, не дать ему разорваться, не дать лишиться того, что ему непременно придётся потерять, — Драко бы отдал всего себя, но… Гарри утратил нечто, чего Драко и вовсе никогда не имел.
Нет, он не сожалел о смерти того человека — он сожалел, что убил его именно Гарри, он бы хотел сам сделать это: не потому, что мысль об убийстве доставляла ему наслаждение — отнюдь. Просто его бы случившееся не ужаснуло настолько, он бы пережил это с лёгкостью… И вот тут-то — впервые в жизни — Драко не просто понял, а по-настоящему осознал существование вещей, которые он может дать Гарри и которые тот не в состоянии получить самостоятельно.
Он вспомнил слова, сказанные Дамблдором пару месяцев назад.
Он силён и многое может вынести. А для того, чего не сможет вынести он, существуешь ты.
Драко припомнил, как потратил несколько часов, силясь разорвать связывающих их узы, — чтобы уйти, не оглядываясь. Он не задумывался, что за этим последует, — представлялась только какая-то тупая, боль, стискивающая его клещами и так и не отпускающая до того самого момента, пока сердце не остановится, сократившись в последний раз. Он знал — его речи ранят Гарри: увидел по разом опустевшим глазам, и это ему понравилось — если Гарри больно, значит, ему не всё равно. А мысль о равнодушном Гарри ужасала куда сильнее, нежели мысль о Гарри, переполненном ненавистью: если бы он мог снова заставить его ощутить подобное чувство, это было бы хоть что-то.