Трилогия о королевском убийце
Шрифт:
Остатки вечера я провел в одиночестве, в своей комнате. Я знал, что Молли удивится, почему я не постучался в ее дверь. Но сегодня у меня не хватило на это мужества. Я не мог собраться с духом, чтобы выскользнуть из своей комнаты, на цыпочках подняться по ступенькам и тайком пробираться по коридорам, все время опасаясь, что кто-нибудь может внезапно выйти и обнаружить меня там, где я не имею права находиться. В другое время я стал бы искать тепла Молли и нашел бы покой. Но теперь все было не так. Теперь я боялся тайны наших встреч, настороженности, которая не кончалась, даже когда дверь закрывалась
Я отложил свиток, который пытался читать. Какой смысл теперь думать об Элдерлингах? Верити найдет то, что найдет. Я бросился на кровать и уставился в потолок. Несмотря на то что я лежал тихо и неподвижно, покой не приходил. Связь с Верити сидела в моем теле, словно крючок. Наверное, так чувствует себя пойманная рыба, когда борется с удочкой. Мои отношения с Ночным Волком прятались еще глубже. Он тоже всегда был со мной — зеленые глаза, сверкающие в темном углу моего сознания. Эти части меня никогда не спали, никогда не отдыхали, никогда не были пассивными или неподвижными. Постоянное напряжение начинало сказываться на мне.
Через несколько часов в моей комнате горели свечи и тихо потрескивал огонь. Движение воздуха дало мне знать, что Чейд открыл для меня свою беззвучную дверь. Я встал и пошел к нему. Но с каждым шагом по холодной лестнице мой гнев рос. Это был не тот гнев, который ведет к перепалке и драке. Это был гнев, рожденный усталостью, крушением надежд и болью. Это был гнев, который подталкивает человека к тому, чтобы бросить все и сказать: я не могу больше этого выносить.
— Чего ты не можешь выносить? — спросил Чейд.
Он смотрел на меня из темного угла, где согнулся над каким-то порошком, который толок на своем покрытом пятнами каменном столе. В его голосе было подлинное участие. Оно заставило меня остановиться и посмотреть на человека, к которому я обращался. Высокий худой старый убийца. Рябой. Волосы почти совсем седые. Одет во всегдашний серый шерстяной халат, весь в маленьких прожженных дырочках от работы с зельями. Сколько же человек он убил для своего короля просто по слову или кивку Шрюда! Убил, не задавая вопросов, верный своей клятве. И все же он был добрым и благородным человеком. Внезапно у меня возник вопрос, вопрос более важный, чем ответ Чейду.
— Чейд, — спросил я, — ты когда-нибудь убивал для себя?
Он опешил:
— Ради самого себя?
— Да.
— Чтобы защитить свою жизнь?
— Да. То есть не по заданию короля. Я имею в виду… убить человека, чтобы упростить себе жизнь.
Он фыркнул и как-то странно посмотрел на меня:
— Конечно нет.
— Почему нет? — настаивал я.
Чейд смешался:
— Но человек же не убивает людей для собственной пользы. Это нехорошо. Это грязное убийство, мальчик.
— Если ты делаешь это не для своего короля.
— Если ты делаешь это не для своего короля, — легко согласился он.
— Чейд! Какая разница — для себя или для Шрюда?
Он вздохнул и отставил в сторону адскую смесь, над которой работал. Потом подвинулся к концу стола и сел на табурет.
— Когда-то и у меня возникали такие вопросы. Но я задавал их себе самому, поскольку
— Тогда можно убивать для него.
— Совершенно верно.
— Ты когда-нибудь убивал, если сам считал, что это неправильно?
— Очень много вопросов для одной ночи, — негромко предупредил он.
— Может быть, ты слишком надолго оставил меня наедине с мыслями? Когда мы встречались почти каждую ночь, часто разговаривали и я был все время занят, я не думал так много. А теперь думаю.
Чейд медленно кивнул.
— Размышления не всегда… успокаивают. Они всегда полезны, но не всегда приятны. Да. Убивал, хотя и считал, что это неправильно. Но это снова вопрос веры. Я должен был верить, что люди, отдающие мне приказания, знают больше, чем я, и лучше представляют себе общую картину.
Я долго молчал. Чейд начал успокаиваться.
— Заходи. Не стой там, на сквозняке. Давай выпьем по стакану вина, и мне нужно поговорить с тобой о…
— Ты убивал когда-нибудь по собственному решению? На благо королевства?
Некоторое время Чейд озабоченно смотрел на меня. Я не отводил глаз. Потом он опустил взгляд на свои старые руки. Он потирал белую, как бумага, кожу, нащупывая красные шрамики.
— Я не принимал таких решений. — Он вдруг вскинул на меня глаза. — Я никогда не брал на себя такое бремя и не хотел брать. Это не наше дело, мальчик. Эти решения — для короля.
— Я не мальчик, — заметил я, удивив самого себя. — Я — Фитц Чивэл.
— С ударением на «Фитц», — резко заметил Чейд. — Ты незаконный сын человека, который не решился стать королем. Он отрекся. Сам отказался принимать решения. Ты не король, Фитц, и даже не сын истинного короля. Мы — убийцы.
— Тогда почему мы стоим и смотрим, как отравляют истинного короля? — прямо спросил я. — Я вижу это, ты видишь это. Ему подсовывают травы, которые крадут его разум, а когда он не в состоянии думать, подсовывают другие, которые делают его еще глупее. Мы знаем, откуда это все идет; я подозреваю, что знаю истинный источник. И тем не менее мы смотрим, как король теряет силы и становится немощным. Почему? Где в этом вера?
Его слова резанули меня, как ножи.
— Я не знаю, во что ты веришь. Я думал, ты веришь в меня. Потому что я знаю об этом больше, чем ты, и я предан своему королю.
Наступил мой черед опустить глаза. Потом я медленно прошел через комнату к шкафчику, где Чейд хранил вино и стаканы. Взял поднос, аккуратно налил два стакана из стеклянной бутылки и отнес к маленькому столику у очага. Я делал так много лет. Потом уселся на каменной приступке. Через секунду подошел мой учитель и сел в кресло. Он взял стакан с подноса и пригубил.