Трилогия о королевском убийце
Шрифт:
Это решение что-то изменило во мне. Я никогда раньше не заглядывал так далеко. Но теперь у меня была цель, ради которой я должен жить. Я смотрел вперед и воображал, как буду учить свою дочку, наблюдать, как она растет, веселая, умная и хорошенькая, любящая своего отца, ничего не знающая ни о какой другой его жизни. Она не будет помнить меня с гладким лицом и прямым носом. Она будет знать меня только таким, каким я стал сейчас. Как ни странно, это было очень важно для меня. Так что я пойду к Верити — он мой король, я люблю его, и он нуждается во мне. Но когда я его найду, это не будет означать, что мое путешествие закончилось. Оно только начнется. Когда я разыщу Верити, то вернусь
Так я думал иногда, и в такие минуты я шел за овцами в пыли и вони и улыбался, не разжимая губ, под закрывавшим мое лицо платком. В другое время, когда я лежал ночью один, я думал только о тепле женщины, дома и моего ребенка. Мне кажется, я чувствовал каждую милю, пролегавшую между нами, и одиночество грызло меня. Мне хотелось знать все, что с ними происходит, до мелочей. Каждая ночь, каждое мгновение тишины были искушением дотянуться до них Силой. Но теперь я понимал предостережение Верити. Если я буду искать их Силой, группа Регала найдет их и меня. Регал ни на секунду не задумается, чтобы использовать против меня мою семью. Поэтому я жаждал побольше узнать о них, но не смел попытаться удовлетворить эту жажду.
Мы пришли в поселок, если его можно было так назвать. Больше всего он походил на ведьмин круг из поганок, очерченный вокруг глубокого источника. Там были трактир, таверна и даже несколько магазинов, и все это для обслуживания путешественников и жителей нескольких домов. Мы попали туда в середине дня, и Мэдж сочла, что нам лучше отдохнуть и не пускаться в путь до следующего утра. Никто не возражал. Напоив животных, мы подвели телеги к окраине города. Кукольники решили воспользоваться случаем и заявили в таверне и трактире, что представят спектакль для всего города. Их предложение было с радостью принято. Старлинг уже нашла в таверне уголок, который назвала своим собственным, и знакомила крошечный городок в Фарроу с некоторыми баккскими балладами.
Я предпочел остаться с овцами на окраине города. Вскоре я оказался один в лагере и особенно не возражал. Владельцы лошадей предложили мне несколько добавочных медяков, если я присмотрю за их животными. Лошадям на самом деле не нужен был присмотр. Они были стреножены, но все равно радовались остановке и щипали свежую траву. Бык был привязан к столбу и тоже занят травой. Мне было очень спокойно одному, в тишине. Я учился душевной пустоте. Теперь я мог пройти много миль, не думая ни о чем. От этого мое бесконечное ожидание становилось менее мучительным. Я сидел на краю повозки Дамона, смотрел на животных и легкую волнистость пестрой равнины за ними.
Это длилось недолго. Вечером с грохотом вернулась повозка кукольников. В ней приехали только мастер Делл и его самая младшая помощница. Другие остались в городе, чтобы выпить и поболтать. Мастер накричал на девушку, и я понял, что она провинилась, забыв слова и движения. В наказание она должна была остаться в лагере и приглядеть за фургоном, получив к тому же несколько резких ударов хлыстом. Щелканье кнута и вопли девушки разносились по лагерю. Я вздрогнул и вскочил на ноги. У меня не было ясного представления о собственных намерениях, и на самом деле я испытал облегчение, увидев, как мастер вылезает из фургона и отправляется в город.
Девушка громко рыдала, распрягая и привязывая лошадей. Я видел ее раньше мельком. Она была самой младшей в труппе, не старше шестнадцати лет, и, казалось, чаще прочих вызывала раздражение мастера. В этом не было ничего необычного. У хозяев зачастую имеется плеть, которой они поддерживают усердие помощников. Ни Баррич, ни Чейд не использовали плети, но я получал от Баррича свою
Появление девушки разрушило спокойствие ночи. Долгое время после того, как она закончила привязывать лошадей, ее горькие рыдания резали мой слух. В конце концов я не смог этого больше выносить. Я подошел к задней части фургона и постучал в маленькую дверь. Рыдания стихли, раздалось всхлипывание.
— Кто там? — спросила она хрипло.
— Том-пастух. С тобой все в порядке?
Я надеялся, что она скажет «да» и велит мне убираться. Но через мгновение дверь открылась. Девушка стояла на пороге и смотрела на меня. Кровь капала с ее подбородка. Я сразу понял, что произошло. Хлыст взвился над ее плечом, и его кончик глубоко рассек щеку. Я догадывался, что это было очень больно, и подозревал, что еще больше она испугалась вида крови. Я увидел зеркало, стоящее на столе у нее за спиной, и окровавленную тряпку рядом с ним. Мгновение мы молча смотрели друг на друга.
— Он меня изуродовал! — прорыдала она.
На это мне нечего было сказать, но я вошел в фургон и взял ее за плечи, потом усадил на стул. Она вытирала лицо сухой тряпкой. Казалось, она не понимала ничего.
— Сиди смирно, — коротко приказал я, — и попытайся успокоиться.
Я взял тряпку и окунул ее в холодную воду, сложил квадратиком и прижал к ее лицу. Как я и подозревал, рана была небольшой, но сильно кровоточила, как это часто бывает с ранами на лице и на голове.
— Держи вот так. Немного нажимай, но не двигай ее с места. Я сейчас вернусь. — Я поднял глаза и увидел, что она смотрит на шрам у меня на щеке и горько плачет. — У тебя такая хорошая кожа, что шрама не будет. А если и будет, то совсем небольшой.
То, как расширились ее глаза при этих словах, дало мне понять, что я сказал не то, что она хотела услышать. Я вышел из фургона, ругая себя, что ввязался во все это.
Целебные травы и горшочек с мазью Баррича остались в вещах, которые я бросил в Тредфорде. Однако я заметил цветок, похожий на золотую розгу, в том месте, где паслись овцы, и травку, напоминающую кровяной корень. Я сорвал эту травку, но она пахла по-другому, а сок ее был липким и непохожим на желе. Я вымыл руки и посмотрел на низкорослую золотую розгу. Она пахла правильно. Я пожал плечами, собрал горсть листьев, а потом решил, что раз уж я этим занялся, можно восстановить хоть часть того, что я потерял. По-видимому, это было то же самое растение, только мельче. Я рассыпал листья на задней части телеги и рассортировал их. Более толстые из них я высушу. Маленькие я раздавил между двумя чистыми камнями и получившуюся пасту на одном из камней отнес в фургон кукольников. Девушка посмотрела на нее с сомнением, но, помедлив, кивнула, когда я сказал ей:
— Это остановит кровь. Чем скорее закроется ранка, тем меньше будет шрам.
Когда она отняла тряпку от лица, я увидел, что кровь уже почти не идет.
Я все-таки смазал ранку кровоостанавливающей пастой. Она сидела тихо под моими прикосновениями, и внезапно я с грустью вспомнил, что не касался женского лица с тех пор, как в последний раз видел Молли. Девушка смотрела на меня широко распахнутыми синими глазами. Я отвел взгляд.
— Вот. Теперь оставь ее в покое. Не три, не трогай пальцами, не мой. Дай образоваться корочке, ну и потом постарайся к ней не прикасаться, как бы ни хотелось.