Трилогия о королевском убийце

Хобб Робин

Я кротко согласился, и он оставил меня у двери в купальню.

Внутри стоял соленый запах горячего источника. Горцы заключили подземную воду в большие резервуары и трубами соединили те с другими емкостями, чтобы каждый мог выбрать подходящую глубину и температуру. Я вымылся в ванне, потом залез в самую горячую воду, какую мог вынести, и старался не вспоминать ожог Силы на руках Верити. Я стал красным, как вареный краб. В холодной части купальни на стене было несколько зеркал. Я старался не смотреть на свое отражение, пока брился. Оно слишком живо напоминало мне лицо Верити. За последнюю неделю я окреп, но белая прядь, казалось, стала

даже шире, когда я зачесал волосы назад и завязал их в хвост воина. Я не был бы удивлен, если бы обнаружил у себя на лице отпечаток руки Верити или если бы оказалось, что мой шрам зажил, а нос выпрямился, — такова была мощь его прикосновения. Но шрам все также выделялся на фоне покрасневшей кожи. Ничего не произошло и со сломанным носом. Не было вообще никаких следов того, что случилось прошлой ночью. Снова и снова моя память возвращалась к тому моменту, к прикосновению чистой Силы. Я пытался вспомнить его, и мне это почти удалось. Но истинное ощущение, такое как боль или удовольствие, нельзя вспомнить полностью. Остается лишь бледное воспоминание. Удовольствие от занятий Силой, которого следует остерегаться при занятиях этой магией, было всего лишь крошечным угольком в сравнении с ярким пламенем, в которое я на короткое время окунулся прошлой ночью.

Это изменило меня. Гнев, который я испытывал к Чейду и Кетриккен, угасал. Чувство все еще было во мне, но я уже не мог ощутить его с прежней силой. На короткое время я увидел не только моего ребенка, но и ситуацию в целом, со всеми возможными выходами из нее. В намерениях Чейда и Кетриккен не было ни злого умысла, ни даже себялюбия. Они верили в высший смысл того, что делали. Я не верил. Но я не мог больше слепо отрицать значение того, что они искали. Это заставляло меня чувствовать себя бездушным. Они отнимут ребенка у нас с Молли. Я ненавидел этот замысел, но не мог злиться на них.

Я потряс головой, возвращаясь к действительности. Я посмотрел на себя в зеркале и подумал: каким увидит меня Кетриккен? Будет ли перед ней все тот же молодой человек, который ходил по пятам за Верити и часто прислуживал ей при дворе? Или она посмотрит на покрытое шрамами лицо и подумает, что совсем не знает меня, что Фитца, которого она знала, больше нет? Что ж, теперь ей известно, как я заработал эти шрамы. Моя королева не должна быть удивлена. Я предоставлю ей судить, кто скрывается за этими отметинами.

Я собрался с духом, повернулся к зеркалу спиной и оглянулся через плечо. Центр раны в спине напоминал красную морскую звезду, вдавленную в плоть. Вокруг нее кожа была плотной и блестящей. Я напряг плечи и увидел, как кожа вокруг раны натянулась. Я вытянул правую руку и ощутил легкий толчок сопротивления. Что ж, нет никакого смысла волноваться об этом. Я надел рубашку.

Я вернулся в хижину шута и, к своему удивлению, обнаружил, что он одет и готов сопровождать меня. Одежда для меня лежала на кровати: белая рубашка с широкими рукавами из мягкой теплой шерсти и темные штаны из шерсти поплотнее. Была еще короткая темная куртка под цвет штанов. Шут сказал, что вещи оставил Чейд. Одежда была проста и удобна.

— Тебе идет, — заметил шут.

На нем самом был обычный наряд из мягкой шерсти вроде того, что он носил каждый день, но темно-синего цвета, с вышивкой на подоле. Насколько я знал, это было очень близко к традиционной одежде горцев. Синий цвет подчеркивал бледность шута гораздо сильнее, чем его излюбленный белый, и я ясно видел кремовый оттенок,

который приобрели его волосы, глаза и кожа. Его волосы были такими же тонкими, как и прежде. Предоставленные сами себе, они, словно легкая дымка, парили над его головой, но сегодня он завязал их сзади.

— Я не знал, что Кетриккен пригласила и тебя, — заметил я, на что он мрачно ответил:

— Тем больше поводов явиться к ней. Чейд приходил проведать тебя утром и очень беспокоился, когда обнаружил твое отсутствие. Думаю, он испугался, что ты опять убежал с волком. Но на случай, если ты этого не сделал, он оставил тебе сообщение. За исключением тех, кто бывал в этой хижине, никому в Джампи не известно твое настоящее имя. Больше всего тебя должна поразить такая невероятная осмотрительность менестреля. Даже целительница не знает, кого она лечила. Запомни, ты Том-пастух — до тех пор, пока Кетриккен не сочтет, что может говорить с тобой напрямик. Понял?

Я вздохнул. Я понял все даже слишком хорошо.

— Никогда раньше не знал, что в Джампи столь мастерски плетутся интриги!

Шут усмехнулся:

— До этого раза ты приезжал сюда лишь на короткое время. Поверь мне, Джампи порождает ровно столько же интриг, сколько и Олений замок. Мы здесь чужие и поступим мудро, если не позволим втягивать нас в эту паутину.

— За исключением той, которую мы привезли с собой, — сказал я ему, и он кивнул, горестно улыбнувшись.

День выдался ясным и морозным. Небо, проглядывавшее между темными ветвями вечнозеленых деревьев, было бесконечно голубым. Легкий ветерок сопровождал нас, стряхивая сухие снежинки с верхушек сугробов. Сухой снег поскрипывал под сапогами. Я слышал доносившиеся из поселка крики играющих детей. Ночной Волк прижал уши, но продолжал следовать за нами. Отдаленные высокие голоса напомнили мне о криках морских птиц, и я внезапно ощутил пронзительную тоску по побережью и Бакку.

— У тебя был припадок прошлой ночью, — тихо сказал шут.

— Я знаю.

— Кеттл была очень огорчена этим. Она весьма дотошно расспрашивала Чейда о травах, которые он приготовил для тебя. А потом молча вернулась в свой угол. Она сидела там большую часть ночи, громко стучала спицами и неодобрительно поглядывала на него. Для меня было большим облегчением, когда все они наконец ушли.

Мне было интересно, осталась ли Старлинг, но я не стал спрашивать. Я не хотел даже знать, почему это может волновать меня.

— Кто такая Кеттл? — неожиданно спросил шут.

— Кто такая Кеттл? — удивленно повторил я.

— По-моему, именно это я и спросил.

— Кеттл… — Внезапно мне показалось странным, что я так мало знаю о ком-то, с кем так долго путешествовал. — Я думаю, что она выросла в Бакке. А потом она путешествовала, изучала свитки и пророчества и вернулась, чтобы найти Белого Пророка. — Я пожал плечами, понимая всю скудость моих познаний.

— Скажи мне, она не кажется тебе… зловещей?

— Что?

— Тебе не кажется, что в ней есть что-то… что-то… — Он сердито потряс головой. В первый раз я видел, что шут подыскивает слова. — Иногда я чувствую в ней… значительность. Чувствую, что она каким-то образом связана с нами. А иногда она кажется мне просто пронырливой старухой, которой очень не повезло со спутником.

— Ты имеешь в виду меня? — засмеялся я.

— Нет. Я имею в виду эту назойливую менестрельшу.

— Почему у вас со Старлинг такая неприязнь друг к другу? — устало спросил я.