Шрифт:
Глава 1
Полгода службы в военно-морской школе связи Черноморского флота пролетели, как один миг. Близились выпускные экзамены, после которых всех курсантов распределят по флотам.
Василий Стрельцов мечтал попасть на Северный флот. Почему именно на этот флот – он и сам толком не мог объяснить. Возможно, манила суровая романтика службы в Заполярье, возможно, взяло верх простое любопытство.
На юге страны ему удалось побывать уже дважды, теперь захотелось увидеть северные широты. Хотя, если верить слухам, попасть курсанту на север после учебки не составляло никаких трудностей.
Попасть в число отличников Василий даже не мечтал, хотя специальность радиотелеграфиста засекречивающей аппаратуры связи освоил превосходно, и по практической отработке нормативов мог дать фору многим отличникам. Стать отличником ему не позволил ершистый характер.
С инструктором учебного взвода старшиной второй статьи Тарасенко отношения не сложились с первых дней. Представитель Западной Украины оказался хитрым, коварным и злопамятным человеком.
Полгода назад он и сам был курсантом в этой школе. После окончания учёбы командование предложило ему остаться в качестве инструктора, и услужливый хлопец из Закарпатья согласился без раздумья. Он спал и видел себя командиром. Пришив две узких ленточки из жёлтого галуна на погончик робы, он враз преобразился и принялся показывать свою власть на беззащитных курсантах.
Особое упоение Тарасенко испытывал на вечерней поверке, когда в помещении роты не оставалось никого из офицеров. Наслаждаясь обретённой властью, он свистел в морскую дудку и объявлял построение.
Курсанты, суетливо толкая друг друга в проходах между рядами трёхъярусных кроватей, пулей выскакивали на среднюю палубу и выстраивались в две шеренги.
– Замерли, салаги, – дудка была! – восклицал Тарасенко, кривляясь всем телом, и, заложив руки за спину, медленно двигался вдоль строя.
Ехидно ухмыляясь, он смотрел на притихших новобранцев, которые стояли перед ним, устремив в пол свои неподвижные взоры.
Это была самая тягостная минута ожидания для курсантов. Они стояли с хмурыми лицами, вобрав голову в плечи, опасаясь услышать из уст старшины свою фамилию для назначения в наряд. После отбоя кому-то из них выпадет «счастье» драить среднюю палубу – центральный проход через ротное помещение, а кому-то заняться просушкой намокших за день яловых ботинок.
Если первый наряд и был тяжеловат физически, но время его исполнения всецело зависело от расторопности курсанта. Как правило, исполнитель этого наряда заканчивал трудиться со шваброй в течении полутора часов, тогда как просушка «гадов» в печи длилась по времени в трое дольше.
Никто из курсантов в этот момент не горел желанием встретиться взглядом с Тарасенко, дабы не привлечь к себе внимание узурпатора. После изнурительного дня службы каждому хотелось поскорее забраться в постель и провалиться в сладкий сон.
В первые дни службы Василий тоже стоял в строю, не смея поднимать глаза на инструктора, – драить палубу после отбоя или до полуночи сидеть в сушилке, контролируя процесс, ему тоже не хотелось. Он, как и все остальные новобранцы, надеялся в душе, что Тарасенко, двигаясь вдоль строя, минует его, сделав свой выбор на другом курсанте, благо людей во взводе было предостаточно. Но это была всего лишь иллюзия, непроизвольный обман самого себя внутренним убеждением, что он более фартовый, чем все остальные.
Четыре дня Василию
– Ты, – коротко сказал он, остановившись напротив Василия, и принялся сверлить его взглядом хищника.
– Курсант Стрельцов, – громко представился Василий.
– Уборка средней палубы ждёт тебя после отбоя, курсант Стрельцов, – с тоном превосходства процедил сквозь зубы Тарасенко. – Ясно?
На миг Василию даже показалось, что старшина, закончив говорить, непременно сплюнет ему под ноги, как это делают маститые уголовники, однако, такого не произошло.
– Так точно, товарищ старшина второй статьи, – отчеканил Василий.
– Не слышу! – гаркнул Тарасенко, не отводя уткнувшегося пальца от груди Стрельцова.
– Так точно! – повторил Василий, значительно повысив голос.
– Ещё громче!
– Громче не позволяют голосовые связки, товарищ старшина второй статьи, – ответил Василий, не допускавший на гражданке глумления над собственной персоной. – Они у меня слабые от рождения, боюсь потерять голос.
Безобидное, казалось бы, изречение стало непоправимой ошибкой для Стрельцова, которая дорого ему обошлась в дальнейшем.
– Паясничать вздумал, умник хренов? – взвинтился Тарасенко, почувствовав себя униженным перед первогодками, на лицах которых промелькнули одобрительные ухмылки.
– Никак нет! – проговорил Василий. – Я посчитал необходимым довести до вашего сведения о слабой стороне моего организма.
Так Василий Стрельцов принялся осваивать корабельную швабру под названием «машка».
Исполнив свой первый наряд, он уже не стал опускать глаза и с чувством собственного достоинства открыто смотрел в лицо Тарасенко. Его независимый взгляд вызывал у старшины внутренне негодование. Это было видно невооружённым глазом – на скулах западенца ходили желваки всякий раз, когда он смотрел на непокорного новобранца с Урала.
Тарасенко принял поведение Стрельцова как прямой вызов, потому что уже через пару дней после отбоя курсант Стрельцов вновь собирал в проходах между кроватей «гады» всего взвода и относил их в сушилку.
Спать он лёг на три часа позднее остальных курсантов.
Потом наряды последовали один за другим. «Через день на ремень», – как говорили во взводе о череде его частых нарядов.
Василий заступал на камбуз, в караул по охране территории части, конвойным на гауптвахту, в котельную и санчасть. Нёс службу ответственно и добросовестно, однако Тарасенко всегда находил повод придраться к нему по пустякам, которых у других курсантов словно бы и не замечал.
Человеческому терпению, как правило, наступает предел. В одном из нарядов Василий не сдержался, высказал своё мнение о несправедливых придирках и в один миг превратился в потенциальную жертву для затычек хозяйственного плана.
Внеочередные наряды посыпались на Василия, как горох из худого мешка. Стрельцов забыл о полноценном сне, похудел и осунулся, нередко засыпал на теоретических занятиях, за что получал дополнительный наряд уже от преподавателя. И пошло, поехало…
Однажды он заснул при сушке ботинок и передержал их на решётках. Печь была протоплена «от души», и «гады» скукожились от чрезмерного жара. Когда Василий очнулся – было уже поздно, часть ботинок пришла в негодность. Разглядывая свою «работу», он ужаснулся, представив последствия. Сморщенной обуви оказалось больше десяти пар.