Тринадцать нарядов вне очереди

Каюрин Михаил Александрович

– Я обязан доложить старшине…

– Вали отсюда! Не будет тебе сюжета для базара, не жди! Дверь я и без тебя отворю. Исчезни, ну? Кому говорю?

Василию не хотелось,

чтобы дневальный, получивший прозвище «Помело» за чрезмерную болтливость, стал свидетелем того, что может произойти с ним в следующую минуту. Ему представилось, как громила Ольшанский пробасит в его адрес массу непристойных словечек, а потом подойдёт вплотную, возьмёт за шкирку, как щенка, потычет носом в изуродованные вонючие гады, а затем по старой флотской традиции «отрубит банок».

Стрельцову довелось однажды видеть, как это делается на практике. Правда, «банки отрубали» в шутливой форме. Табурет лишь слегка коснулся задницы провинившегося пару раз. А что будет, если «банка» окажется в могучих ручищах Ольшанского и приложится он ею к Васькиной заднице не пару раз, а не меньше дюжины? После такой «работы» задница превратится в сплошной синяк! Что тогда? Лекции слушать стоя? Пищу принимать

на камбузе тоже стоя? Это будет очень унизительно. Он станет посмешищем всей роты, на него будут показывать пальцем курсанты из других рот.

– Да пошёл ты! – обиделся дневальный. – Я хотел поддержать тебя, если что… Но, видать, не зря говорят, что в тебе волчья кровь бродит. По любому случаю щетинишься, никого близко к себе не подпускаешь. Зверь, одним словом.

– Ты прав, – проговорил Василий, ухмыльнувшись. – Оборотень я с волчьим сердцем в груди. Вот брошусь сейчас на тебя и порву на куски, если не свалишь отсюда подобру-поздорову.

Дневальный развернулся и зашагал прочь, бубня себе под нос что-то неразборчиво.

Василий подождал, когда Помело скрылся за углом и, постучав костяшками пальцев в дверь, потянул её на себя.

Глава 2

Старшина Ольшанский сидел за столом с папиросой в зубах и что-то чертил на куске ватмана.

Конец ознакомительного фрагмента.