Тринадцать ведьм
Шрифт:
Добродеев слегка смутился и протянул:
– Ну-у-у… все знают, как должны вести себя настоящие экстрасенсы… примерно так.
– Ты прав, народ нынче пошел грамотный. Тут важно определиться, Леша, кто мы такие. Или шарлатаны с хрустальными шарами из зомбоящика, или детективы, расследующие преступление. Если первое, то я прошу прощения за то, что поставил тебя в неловкое положение… хотя мог бы тебе заметить, что не надо болтать лишнего. Ежели второе, то все в русле.
– Да я не это имел в виду, – махнул рукой Добродеев. – Но они ведь ничего не знают! И если ты думал расслабить
– Я не собирался их расслабить, Леша. У моего жеста совершенно другой смысл. Древняя традиция – гость приносит с собой еду или питье, тем самым показывая, что руки его заняты дарами, а не оружием. Это демонстрация добрых намерений, он становится своим. Мы разделили хлеб и помянули Петю Звягильского. Водка – тот же хлеб… в широком смысле. Кроме того, люди, как правило, мне верят – у меня внешность, вызывающая доверие. Толстяки вообще симпатичны по причине кажущейся безобидности и неспособности гадить ближним. Считается, им бы покушать – только и забот.
– Он не толст, он мускулист! – Добродеев похлопал себя по изрядному животу. – Но ты хоть узнал что-нибудь? Ляля Бо – пикантная женщина, но я так и не понял, чего ты от нее добился. И Жабик…
– Я добился картинки, Леша. А картинка следующая: около гримерок шлялся мужчина с букетом; на столе в гримерке Звягильского лежал засохший букет; Жабик видел в коридоре чихающего мужчину. Чихающий человек обычно прикрывает лицо носовым платком. Наш преступник всунул голову в гримерку, протянул букет и сказал Звягильскому, что его спрашивает дама… где-нибудь там, у входа. Гипотетически. Тот и купился… сбросил шкуру и побежал. Вербицкий говорил, что старикан был еще ого-го ходок. И тогда преступник проделал то, зачем пришел. Он облил фальшивую тигриную шкуру… Сколько времени нужно, чтобы облить шкуру? Полминуты, Леша. А потом убраться из гримерки и, наткнувшись в коридоре на Жабика, прикрыть лицо и начать чихать.
– Но зачем?
– Каков мотив, ты хочешь сказать? Я думаю, для мести слишком театрально… устроить факел, рисковать наткнуться на знакомых… если это устроил собрат-актер. Тут уж прикрывайся, не прикрывайся, а тебя узнают. Эта театральность, по-моему, не что иное, как намек, что убийца из театрального мира. Я же думаю, что убийца был чужим. Ему повезло, на двери висела табличка с именем Звягильского, и ему не пришлось заглядывать во все комнаты подряд. Мотив пока неясен, если только это не мания величия «великого» непризнанного режиссера. Не знаю. Но есть у меня внутреннее чувство, что Петя тут случайная жертва… кажется, я об этом уже упоминал. Моя версия нашла подтверждение, Леша. – Монах загадочно умолк.
– Какое подтверждение?
– Помнишь рисунок на стене? Опрокинутая семерка, черный маркер.
– Кажется, помню. Закорючка! Ну и что?
– Ты знаешь, что это такое?
– Опрокинутая семерка? Понятия не имею!
– Это не закорючка, а Игни, элемент огня, очень сильный оккультный знак. Тут главное – огонь, а не жертва. Факел.
– Игни? – с недоумением повторил Добродеев. – Христофорыч,
– Повторяю – это не закорючка, Леша. Этот знак используется в ведьмовских практиках… «Макбет» начинается с визга и проклятий трех ведьм, а Шекспир интересовался оккультизмом. Как видишь, тут полная гармония, Леша. Убийца – образованный человек.
– И кто он, по-твоему? Колдун? Ведьма?
– Возможно.
– А мотив?
– Мотив пока неясен. Разве что… – Монах задумался.
– Что? – выдохнул Добродеев.
– Разве что это манифестация, Леша. Это афиша. В театре как в театре.
– Афиша? – недоуменно повторил Добродеев.
– Это попытка заявить о себе, Леша. Выйти на люди в маске и сказать: «Трепещите, я пришел! Смотрите мою пьесу!» Обещание, если хочешь.
– Это что, оккультная секта? – спросил окончательно обалдевший Добродеев. – Какое обещание?
– Обещание продолжить. Это начало, Леша. И мое внутренне чувство подсказывает мне, что продолжение вскоре последует. Зло носится в воздухе, и этот… Игни оседлал волну. Может, и секта.
– Ну, ты, Христофорыч… как-то уж слишком! Прямо Кассандра! Неужели ты веришь во все эти… фэнтези? Это же детский сад, страшилки для ребятишек! Зачем?
Монах скорбно покачал головой:
– Хотел бы я ошибаться, Леша. Зачем? А зачем существует мировое зло? Оно беспредметно, Леша, и не направлено на кого-то определенного, оно направлено против всех. У него на глазах повязка.
– А что мы теперь будем делать? – спросил Добродеев, который верил и не верил – с Монахом никогда не знаешь… волхв, блин! Загадками говорит… пророчествует! Голова у Добродеева шла кругом, разум его отказывался принимать версию с ведьмой, но Монах был так убедителен… Черт его знает, дело это темное!
– Ждать, Леша. Мы будем ждать второго шага… Игни. Назовем его Игни. Мое глубокое убеждение – идеальных преступлений не бывает, где-то он споткнется. Даже если он мировое зло.
– Но ведь мы не можем сидеть сложа руки! Нужно немедленно сообщить, у меня знакомые в полиции! – Добродеев наконец проникся и поверил.
– Хорошо, Леша. Мы придем к твоим знакомым в полиции и скажем, что Звягильского убила ведьма мужского пола… Кстати, почему мужского? Возможно, это была женщина. А неизвестный с букетом тут ни сном, ни духом, обычный фанат, проходная пешка с насморком. Звягильский ее, ведьму, то есть бросил, и она решила ему отомстить.
– Ты меня совсем запутал, Христофорыч! Это не женщина, женщина на такое не способна… ну, яду плеснуть, да, согласен, а тут дальний прицел, тут айкью, как ты говоришь, выше среднего!
– Ты напрасно недооцениваешь женщин, Леша, – заметил после паузы Монах. – Встречаются такие персонажи… куда там мужику! Мы – прямолинейны, простодушны, не коварны, а они способны на все, на всякий выверт. А посему Игни может на поверку оказаться как мужчиной, так и женщиной.
– То есть ты считаешь, что это женщина? – Добродеев совсем запутался.