Тринадцать
Шрифт:
Какое-то время мы молчим, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Лив лежит на моей груди и водит своим тонким пальчиком по линии моего подбородка. На ее щеках — румянец, волосы немного спутались и раскидались по моей руке, а ее глаза сияют.
— Это было… — начинаю я, поглаживая ладонью ее обнаженный силуэт.
— Офигительно, — выдыхает она.
— Я хотел сказать «волшебно», но твой вариант тоже неплох.
Смеется.
— Мышонок, знаешь что?
— Что?
— Я ведь никогда не пел тебе серенад.
Оливия вскидывает бровь и, пытаясь сдержать
— И ты решил спеть сейчас?
— Да. — Киваю я и встаю с постели.
— Господи, Остин, ты голый! — визжит она.
— Да, детка. И ты тоже, — усмехаюсь и подмигиваю я, пока Лив садится в кровати, прикрываясь простыней, и закрывает руками лицо.
Подхожу к шкафу и достаю из него гитару.
— Ты готова?
Ливи широко улыбается и мотает головой в стороны, а я начинаю петь:
— Lo-o-o-o-ve, lo-o-o-o-ve, lo-o-o-o-ve.
— Битлз?
— Lo-o-o-o-ve, lo-o-o-o-ve, lo-o-o-o-ve, не сбивай меня с ритма, детка. Lo-o-o-o-ve, lo-o-o-o-ve, lo-o-o-o-ve.
Оливия уже просто валяется на кровати и громко хохочет, пока я исполняю для нее TheBeatles — All you need is love, потому что все, что мне нужно, — ее любовь.
[1] Билли Миллиган — один из самых известных людей с диагнозом «Множественная личность» в истории психиатрии.
Эпилог
Оливия.
Два года спустя.
— Куда мы едем?
— Мышонок, от того, что ты будешь спрашивать меня об этом каждую минуту, ничего не изменится.
— Откуда тебе знать?
— Лив, мы почти приехали.
— Куда?
— Боже, детка, у меня гребаное дежавю, — Стоун уже перестает сдерживаться и начинает смеяться.
Он останавливает свой новый изумрудный «Роллс-Ройс» и касается моей руки. Я не могу ничего видеть, потому что этот умник опять заставил меня надеть на глаза повязку.
— Лив.
— Да?
— Я люблю тебя.
— Твой голос звучит так, словно сейчас в рабство меня продашь.
— Практически.
Мои брови взлетают вверх.
— Ты совсем рехнулся?
— Тебе известно, что да, так зачем тогда спрашиваешь?
Он усмехается, а мое воображение рисует на его щеках эти милые ямочки. Бесит, не могу!!!!
Слышу, как Остин открывает водительскую дверь, а затем она закрывается. Мое сердцебиение вдруг учащается, как в те самые моменты, когда на Остине фолят во время матчей его футбольного клуба «Манчестер Юнайтед». Но уже через секунду чувствую, как открывается дверь с моей стороны, и сердце успокаивается. Остин берет меня за руку и помогает выйти из автомобиля.
— Осторожно, ступеньки.
Вместе мы поднимаемся по ступенькам, и Остин хрипло произносит:
— Можешь снимать повязку.
Срываю повязку и начинаю осматриваться по сторонам. Уже вечер, и небо сейчас окрашено розоватым светом уходящего за горизонт солнца. Мы стоим на небольшой площадке из коричневой плитки возле двухэтажного
— Здесь красиво. А где конь? — интересуюсь я.
— Кто?
— Конь. Раз у тебя дежавю, то я думала, ты снова коня приведешь.
— Детка, я никогда не повторяю что-то дважды, — закатив глаза, произносит Остин, а затем добавляет: — Ну, если речь идет не о том, чтобы делать это с тобой в постели.
Теперь глаза закатываю я.
— Так зачем мы здесь?
Остин шумно выдыхает и подходит ко мне ближе.
— Потанцуй со мной?
Непонимающе смотрю на него.
— Остин, здесь же нет музыки.
Вдруг откуда-то из-за кустов появляется саксофонист, который начинает играть ту самую песню, которую пел мне Остин. Вспомнив об этом, я запрокидываю голову и громко смеюсь. Стоун обнимает меня за талию и берет мою руку в свою. Мы танцуем, смотря друг на друга влюбленными глазами, а затем он произносит.
— Этот дом наш.
Вскидываю бровь.
— Ты купил нам дом?
— Я купил нам дом. Он тебе понравится.
— Он мне уже нравится. Но зачем, ведь я и так почти все время провожу в твоей квартире недалеко от стадиона.
Остин молчит.
— Остин?
— Хочу, чтобы здесь мы стали семьей.
Воздух будто выбивают из легких, сердце норовит вылететь из груди, на глаза наворачиваются слезы счастья, когда я вижу, как Остин опускается передо мной на одной колено.
— Мышонок, ты украла мое сердце в тот самый день, когда дала мне номер «Тет-а-тет клаба» вместо своего. А когда ты включила в моей машине песню группы Битлз, я понял, что хочу жениться на тебе. Два долгих года я не делал этого, потому что твой отец сказал, что расчленит меня и спрячет мои останки рядом с останками монашки в Уитби, если я сделаю это до того, как ты окончишь университет. Понятия не имею, о чем он говорил, детка, но звучало дико страшно. Но теперь, когда тебе осталось учиться всего два месяца, я хочу спросить… Лив, ты согласна, наконец, узнать, любишь ли ты целоваться под дождем со мной, и, когда полюбишь, делать это пока смерть не разлучит нас?
Я смеюсь и кричу:
— Да, да. Боже. ДА! Я так тебя люблю!
Остин надевает мне на палец кольцо и кружит в воздухе, пока я покрываю его лицо невесомыми поцелуями. Через мгновение мы останавливаемся, и он легко касается моих губ своими, а затем, улыбнувшись своей улыбочкой с милыми ямочками на щеках, интересуется:
— Знаешь, какой у этого дома номер?
— Какой?
— Тринадцать, — ухмыляется Остин.
— Ммм, — мычу и глупо улыбаюсь я. — Тринадцать — мое самое любимое число!