Тринадцатая Дара. Книга 1. Пристани
Шрифт:
– Мы – мокрости! Мы живем в воде, в дожде, в снегу! Наша кровь – вода, наши слова – вода! Мы сами – вода! Самая чистая вода! – И оно, мазнув по щеке теплым влажным крылышком, порскнуло к потолку и там зашуршало, защебетало, зачирикало.
Медведь тяжело приподнялся и пересел на сиденье напротив. Тюня сдавленно хрюкнул и, раздирая мне джинсы, забился в ноги.
– Кха-кха… Тарасом Прокопьевичем меня кличут, – густым сочным басом проговорил белый гигант, неодобрительно покосившись на кота.
– Оооооочень приятно.
– А как же! – рявкнул Тарас Прокопьевич, – Дара. Премного наслышаны о тебе!
– А-а-ага, – в голове привычно помутилось.
– К нам, стало быть?
– Ааааауууугу. Да. Да, дела у вас. У меня… У нас… Ну… – ну, не привыкла я к говорящим медведям!
Медведь обвис мордой и кивнул:
– Да, да. Беды у нас… – и, похлопав меня по плечу, вернулся на свое место.
Двери вагона медленно разъехались. Повеяло прохладной лесной свежестью. Резкий клокочущий голос крикнул из тамбура:
– Ааааггррррр!
И в вагон неторопливо вошел давешний большой иссиня-черный ворон. Склонив голову, он внимательным глазом оглядел вагон, мощно оттолкнулся от пола и, расправив огромные крылья, по плавной кривой взмыл к потолку. Сделав круг, птиц приземлился на спинку нашего сиденья.
– Дарррррррра, – каркнул он и дважды стукнул когтистой лапой по спинке.
Тюня опять забился головой в угол. Я негромко пробормотала: «Может быть, на сегодня хватит?»
Но сюрпризы еще не иссякли… Под потолком громко щелкнуло и из невидимых колонок раздалось:
Чищу ботинки с мыслью о форме
Эволюции римских мечей.
Нас было много, но очень недолго.
Я сам не свой и всё, и больше ничей.
Но кажется ночью, особенно утром,
Особенно если ни свет ни заря,
Что всё у нас правильно, правильно,
Всё перламутрово, всё…
Но, Господи, только б не зря
Я снов своих не чую,
Я по тебе скучаю,
Ещё один день…
Я сам с собой ночую,
Я сам себя встречаю,
Ещё один год…
Такая шишла-мышла,
Но вышло так, как вышло
И пролетел век.
Меня по свету носит,
Судьба меня матросит
Пока
А я смиренно размышляла о разнообразии способов схождения с ума, съезжания с катушек, срубания крыши, и прочих заманчивых вещах… Шел третий час нашей поездки.
6.
– Тюня, – я почесывала теплые котовьи уши. – А полное имя твое как звучит? Дмитрий что ли?
– Отнюдь. Митррррофаааан, – сонно проурчал он.
– Понятно. Недоросль, значит…
– Эт поооочемууу? Мне мнооогоо лет, – и кот звучно зевнул.
– Да ладно. Митрофан, так Митрофан. А откуда ворон взялся? – В голове шла битва здравого смысла и окружающей действительности. Здравый смысл отступал по всем фронтам. События последних суток категорически не желали вставать по полкам. Полки их чем-то не устраивали.
– Из таамбуррра…
– Исчерпывающе.
Монти сидел напротив и увлеченно чистил клюв. Внимательно глянул на спящего Кодю и внятно произнес:
– Жрррать поррррра.
Гном открыл сначала один глаз, потом второй, сел, с хрустом потянулся.
– Здрав будь, Монти. Как дела в Пристанях?
– Дерррржутся. Хоррррошо. Рррррорррри смотррррит. Корррррми.
– Сейчас покормимся, сейчас. Рори уже там? Дара его в Москве видела, – я удивленно покосилась на Кодю. – Волка-переводчика зовут Рори, – пояснил он.
– У Ррроррри дррругие дорррроги.
– Ну да, ну да, – согласно покивал гном.
– Кодя, как твоя нога?
– Нога? Ах да, нога… Нормально. Не болит, – и он наконец-то улыбнулся, но несколько кривовато.
– Чего ты?
– Еще два часа ехать. Время, время… Слышь, Тюнь, ты костер прибрал?
– Ну я, а чегоо?
– Да ничего. Спасибо. Сморило меня, забылся, – и Кодя потянулся к кошачьей голове. Тюня прижал уши и вздыбил шерсть на загривке. Гном ласково почесал кота за ухом. Тот вздохнул, расслабился и неуверенно замурчал.
Кодя распахнул кацавейку, повернулся к нам спиной, потоптался, повздыхал, подвигал локтями и поставил перед разомлевшим котом миску сметаны. В некотором ошеломлении я смотрела на чавкающего Митрофана. Вот так, значит… Ну, Кодя, ну, шельмец!
А гном таким же образом раздобыл кусок сыра, хлеб, высокую синюю чашку с водой и поставил все это перед Монти. Тот гортанно крикнул и принялся расклевывать сыр.
Я дождалась момента, когда Кодя повернулся ко мне и спросил:
– Картошку с молоком будешь? – и осекся. Ибо в моем ответном взгляде читалась безграничная любовь.
– Значит, два дни жевнуть не случалось, да? – ласково спросила я заерзавшего гнома.
– Ну, Кап, то есть Дар… Ну, ты же понимаешь – искал повод для ненавязчивого знакомства. Картошечки поешь, а?