Шрифт:
Пролог
Она стояла совершенно одна перед потухающим ритуальным костром из сложенных квадратным колодцем поленьев. Все её послушники разбежались после появления отряда грозной княжеской дружины вдали на склоне оврага. Воины князя во главе с десятником и самим воеводой медленно приближались к ней, бряцая оружием.
– Уж ты гой еси, матушка Макошь, – льняница, во поле заступница, бабьему делу помощница! Ты нам мати заповедала, чтобы брат брата не бранил. Ты же, мати, заповедай, сбереги да сохрани жито от спорыньи, от грома да от молоньи, честно рожение от зарока
– Заткнись, Макушка! – воевода проворно спрыгнул с коня, подошёл к колодцу и одним ударом меча разрубил пополам стоящего на нём деревянного идола Макоши. – Негоже холопскую нечисть прославлять! Один бог таперича у нас и один князь! – громогласно изрёк он. – Владимир всеми нами княжит!
Рядовые дружинники радостно загалдели. Отныне верные новому единому князю подошли к воеводе, окружая последнюю жрицу Макоши. Они сжимали кольцо вокруг неё, разбивая сапогами тарелки, опрокидывая кувшины с молоком, разрезая острыми лезвиями мотки красной, белой и чёрной пряжи.
– Яйцо кручу, по блюдцу верчу. Всё плохое раскачу, в яйцо заключу! Молоко жизнь омолодит, радость принесёт, жизнь и удачу вернёт! – продолжала жрица не обращая внимания на лязг вынимаемых из ножен мечей. – Ты меня, Макоша, не забывай, судьбу счастливую мне заплетай! Судьба моя счастливая, судьба моя прекрасная! Вороги не рядом, не близёхонько. С тобою не опасно мне, с тобою жизнь краснёхонька…Настала минута, отсекай меня от чёрной нити. Макошь, приди, а зло – изыди!
– Отсекай ей главу, братцы, и всё то, чем она нечисть прославляет. – буднично приказал воевода и сразу несколько острых мечей полоснули последнюю жрицу по шее, по рукам, по ногам, по животу.
– Паучки, муравьи да пчёлки по тропкам лесным отсель бегите, про мою недолю Мокоши расскажите…
– Чего она шепчет? – спросил воевода, подходя ближе.
– Мертва она. – сказал десятник.
– Слабо рубили. Жива ещё. – презрительно бросил ему воевода, грубо отодвинул десятника в сторону, встал над жрицей, оттопырив ладонью своё красное мясистое ухо. – Шепчет чего-то…
– Паучки, муравьи да пчёлки по тропкам лесным отсель бегите, про мою недолю Мокоши расскажите…
– Про паучков с муравьями балакает…Бежать им велит. – донёс он до всех её слова. – Эх, дружина молодая. Пока старик свой меч не вонзит отточенный, до той поры битва не окончена.
С этими словами воевода обнажил свой меч, замахнулся и, сочно крякнув, полоснул им по шее жрицы. В тот же миг её голова, отделившись от тела, покатилась в траву на окраине капища и замерла там, взирая на всех неморгающими глазами из которых закапали слёзы, а из правого рукава её одежды выполз небольшой отряд муравьёв, пошевелил усиками и, рассыпавшись на мелкие группы, растворился в глубокой траве. Из левого осторожно вылезли маленькие паучки и деловито перебирая длинными ножками побежали прочь в другую сторону.
Дружина, повернувшись к ней спиной, принялась крушить капище и не заметила как из шеи жрицы выползли огромные и злые пчёлы. Неистово жужжа, они взлетели вверх, словно жалуясь на неуважительное отношение к их хозяйке. Им отозвался стоголосым хором
Глава 1
Двое из куста
Первый солнечный луч, зевая и потягиваясь не спеша пробежался сквозь распахнутые резные ставни чисто прибранной горницы. Своим полусонным взглядом он заметил в тёмных углах под потолком полчища кривоногих худых пауков и весело подстегнул их тонким прутиком-лучом. Недовольно пробурчав проклятия, пауки торопливо скрылись от него в тёмную глубину своих паутин.
Кроме пауков в нарядно разукрашенной светёлке находилась уже повидавшая жизнь крепкая женщина лет сорока пяти в кокошнике и нарядной одежде расшитой красными и белыми нитями. Справа от неё стояла прялка, а прямо перед ней распологался ткацкий станок на котором она ткала ковёр, выводя на нём затейливые узоры.
По разным сторонам от неё сидели две молодые девицы. Одна из них – в белом красочно расшитом излучающем свет сарафане и кокошнике, напоминающем корону царевны, – тихо и томно улыбаясь, пряла золотые светлые нити, а другая – в чёрном платье с капюшоном, надвинутым на глаза, – вытягивала из своей мрачной кудели закреплённой на веретене тонкую хрупкую постоянно рвущуюся нить, которую ей часто приходилось соединять наспех скрученными узелками.
– Готова ли твоя нить, красавица Долюшка? – спросила ткачиха.
– Готова, матушка Макошь. – звонко и радостно ответила Доля.
– А твоя нить готова ли, Недоля? – обратилась она к другой.
– Худая пряжа и кудель недобрая. Рвётся то и дело. – хмуро отозвалась тёмная пряха.
– Пора уж мне на коврике другое лико вышивать да с такой недолею придётся долго ждать… – грустно обронила ткачиха.
– Мир вам, красавицы. – донеслось до них от окна приветствие шумно взмахнувшей крыльями большой птицы с женской головой и руками. Перья её переливались всеми цветами радуги и излучали приятный мягкий свет словно луна.
– И тебе мира желаем, Алконостушка. – тихим хором поприветствовали пряхи с ткачихой незваную гостью.
Спрыгнув на пол, она, цокая когтями, подошла к Макоши и, поклонившись, с интересом взглянула на её ковёр с изображением десяти ликов.
– Узнаю их всех. Искусно ткёшь, матушка. Много ли ещё осталось найти?
– Три лика не хватает нам, лучезарная моя. Три лика найти надобно. Где они, в каких мирах, во времени каком увязли – то мне и всем нам пока неведомо. Вот найдём их в срок и в ином мире воскреснем новыми богами. Ты уж готовься лететь со своими помощницами туда куда скоро повелю ибо времени мало у нас остаётся. Ежели не найдём оставшихся верных нам апостолов, то сгинем мы все навеки вечные. – кротко ответила птице Макошь.