Тринадцатый апостол
Шрифт:
— Но как ты вынесешь тело из гробницы, если стражники следят за каждым твоим действием? — спросил Миха.
— Стражники сменяются дважды в сутки. Те, что сейчас несут караул, не вернутся сюда раньше следующей полуночи, — пояснил Иосиф. — Я намекну им, что, когда они вернутся, в благодарность за их предупредительность и за дозволение подготовить Иешуа к погребению пришлю им в подарок вина. Римские караульные падки на мзду, поэтому ничего не заподозрят. Я хорошо знаю этих двоих, что расположились у входа. Они наверняка мертвецки напьются и сами. Однако я все же кое-что добавлю в вино, чтобы помочь им в этом. Кроме всего
Иосиф еще больше понизил голос и продолжил:
— Доставив Иешуа к апостолам, я поспешу к гробнице и, пока стражники не проснулись, завалю вход большим камнем, который станет свидетельством того, что никто больше не может войти туда, чтобы повредить или осквернить тело. Проспавшиеся стражники никогда не признаются, что напились и не видели, как я ставил камень на место. Поскольку у меня никаких жалоб на них не будет, кто станет задавать вопросы, ревностно ли они несли службу, если им самим не захочется нарываться на неприятности?
Миха не разделял уверенности Иосифа. Существовало слишком много препятствий, на его взгляд.
Я должен был предусмотреть, что рядом с телом поставят охрану. А что же еще я не предусмотрел?
Иосиф по-отечески положил руку на плечо Михи и кивнул головой, без слов понимая, почему он переживает. Порядочный человек прежде всего винит в неудачах себя.
— А теперь, Миха, ты должен идти! — заявил он. — Противоядие ведь еще не готово. Но Варфоломей, вероятно, уже вернулся в лачугу с особой едкой миррой, которая требовалась, чтобы ты все закончил.
Миха колебался.
— Ступай, — приказал Иосиф. — Апостолы ждут тебя. Через два дня вы с Иешуа снова будете вместе.
ГЛАВА 48
День десятый, поздний вечер
Отель «Карлтон-Бей», Лондон
Гил включил горячую воду и принялся смывать с себя дневную грязь. Он слышал, как Сабби принимает душ в соседнем снятом ею номере. К тому времени, как он закончил, она уже вернулась, очевидно, с одной мыслью в голове. Теплая, приглашающая и обнаженная, она дожидалась его, вытянувшись на прохладных простынях. Мечта стала явью, и его тело откликнулось без малейшего колебания.
— Нам обоим надо немного снять напряжение, — просто заметила Сабби.
— Что?
— Это поможет нам заснуть, — продолжила она успокаивающе.
Комок застрял у него в горле. Гил скользнул под покрывало и повернулся к Сабби спиной.
— Спасибо, не надо, — кинул он через плечо.
— Что? Ты отвергаешь меня? — удивленно спросила она.
Он и сам был удивлен, однако в нем с новой силой вспыхнула ревность, царапнувшая его еще в мастерской Сарками. Тогда, правда, он сумел с ней справиться, уговаривая себя, что этика делового партнерства не позволяет ему культивировать в себе что-то личное, но раз они ни с того ни с сего собрались вступить в близкие отношения, то это автоматически разбудило обиду. Как она вчера смотрела на Сарками! Гил отдал бы все, чтобы она хоть разок посмотрела на него так же, как на этого старого
— Ты понимаешь, что я ничего о тебе не знаю? — спросил он обвиняющим тоном. — Проклятье, совсем ничего. То ты со мной сама деловитость, то сама теплота, ну а с другими так вообще просто чудо.
— С другими? С кем это? — оскорбилась Сабби.
— С Сарками, с Ладлоу.
— С Ладлоу! Боже, да он был мне как родной. Как дед. Они с Сарой пригрели меня, когда я не знала, куда мне податься. А Сарками?! Ты ведь видел его. Он самый мудрый и самый честный даже в своих помыслах человек, какие когда-либо появлялись на свет. Он отдаст все, даже жизнь, за то, что ему представляется справедливым. Я знаю не очень-то много людей, схожих с ним. Сомневаюсь, что и ты знаешь многих. Что ты вообразил? — спросила она, помолчав. — Что мы с ним любовники? Что я предпочитаю мужчин постарше?
Гил внезапно осознал всю неуместность своей дурацкой ревности. Что он мог сказать? Что длительное воздержание малость завело ему ум за разум? Что он совсем одурел, пожелав узнать ее чуть получше, прежде чем кинуться на нее?
Он потряс головой, раздраженный тем, что у него совершенно нет слов, чтобы поправить неловкую ситуацию и притом не выглядеть полным ослом.
Слова пришли, но не те. Не успели они сорваться с его языка, как он уже понял, что их неправильно истолкуют… как и взятый им тон.
— Ты никогда и ничем со мной не делишься, — произнес он брюзгливо. — Ты то горячая, то холодная. То у тебя на уме лишь дело, то ты вдруг предлагаешь заняться любовью. Я чувствую себя сбитым с толку.
— Чего же ты хочешь? Одну из простушек, которые думают, что занудное перечисление всех тех несправедливостей, которым они когда-то подверглись, является подходящей прелюдией к сексу?
Сабби была права. Сам факт, что ей вообще не присуще стремление с бухты-барахты выкладывать всю подноготную о себе, уже нес в себе немалую ценность. Однако ведь нужно придерживаться какой-то золотой середины, а не упрятываться в бронированный панцирь.
— Послушай, — заговорил он опять, — когда, например, ты упоминаешь о пережитом тобой изнасиловании, то ведешь себя так, словно это…
— Об изнасиловании? — скептически спросила она. Ее лицо запылало от гнева. — Вот, значит, чего тебе хочется? Чтобы я рассказала, каково это, когда тебя берут силой? Да? Ты считаешь, что это весьма сексуально? Хорошо, я расскажу. Представь себе нож у своего горла и четверых мужчин, терзающих тебя по очереди и хохочущих над твоими мучениями. Представь перерезанное горло твоей лучшей подруги, поскольку она защищалась, представь, как на нее взгромождаются, хотя из нее уже вытекла последняя кровь. Представь себе теплую струю мочи на своем лице, потому что твои насильники еще не пресытились.
Гил уставился на нее, не в силах двинуться или сказать хоть слово. Этим образам суждено теперь было век пылать у него в голове, а самого его жег стыд за свое идиотское высокомерие.
Сабби слепо смотрела в его лицо, очевидно пытаясь вновь взять под контроль свои чувства. Раньше ей это хорошо удавалось, удалось и сейчас. Взгляд ее стал осмысленным, и она вдруг кивнула, почти незаметно, словно бы соглашаясь с внутренним голосом, который подсказывал, что рядом с ней тот, кому можно довериться, кто поймет ее боль.