Тринадцатый бог. История одного Зла
Шрифт:
Один за другим вступили в нестройный хор голоса всех двенадцати храмов, а затем, когда внезапная тишина обрушилась на город, протяжно запели Клагды Пантеона, отсчитывая, сколько лет провела на земле последняя королева Коинта.
– Двадцать три года, - Глория шмыгнула носом.
– Она была такой красивой.
– Сегодня оставим уроки, - Нит поднялся.
– Вознесите молитвы за душу несчастной королевы. Она продержалась дольше всех.
– Вы... приедете завтра?
– осторожно спросила Глория, закрывая книгу.
– Траур продлится три дня, - Нит наморщил лоб.
– Значит...
Глория не смогла скрыть разочарования, и Нит поспешил удалиться, чтобы не услышать лишнего.
Во дворце семьи Нильянто стоял несвойственный послеобеденным часам гвалт. Всюду сновали слуги, хмурые и раздосадованные тем, что им не дали времени обсудить случившуюся трагедию. Приближенные к королю, отмеченные десницей Восьмого бога Нильянто имели прямое отношение к похоронам господ королевского дома. Глава семьи, конечно, займется мирскими делами, связанными с кончиной королевы, но за переход её души в царство мертвых будет отвечать священнослужитель храма Восьмого бога и по совместительству брат мессера Нильянто, Черный Скорпион, маэстро смерти Клавдий.
Нита передернуло, когда он вспомнил о Клавдии. Этот человек, надменный и угрюмый, редко покидал храм, за что жители города, конечно, были ему безмерно благодарны. Он никогда не пользовался экипажем и ездил исключительно верхом на вороном жеребце, держа в одной руке поводья, а в другой свой посох, увенчанный острым серпом. Черное одеяние служителя плохо скрывало мощное тело закаленного в боях воина. О славных битвах напоминали и отметины, оставленные на лице Клавдия неприятелем - служитель лишился правого уха, ноздри и части верхней губы. Однако не только уродства внушали страх. Глаза Клавдия были черны, как венец, украшавший его лысую голову, и в глазах этих тонул свет живого дня. Ходило множество слухов о том, как он достиг ночи в светлых очах, но каждый знал, что Кладвий остался зрячим. Он видел всё и даже мертвых, которых собственноручно провожал в некрополь через Арку Последнего шага. Не меньше вопросов вызывал и венец служителя смерти, выполненный в виде скорпиона с нависающим над лысой макушкой жалом, который Клавдий носил, якобы никогда не снимая. Говаривали, что сам Восьмой бог короновал своего избранника.
Нит не верил слухам. Он знал, что Клавдий - всего лишь человек из плоти и крови, которому не чужды слабость и боль. Но это не мешало Ниту побаиваться Черного Скорпиона. Клавдий был живым воплощением смерти, и, видя его, даже чароделы задумывались о бренности бытия, неотвратимой кончине и о том, что, возможно, за аркой Последнего шага царит вечная и непроглядная тьма.
Нит миновал коридор, увешанный новыми, цветными гобеленами, спустился на этаж ниже и нос к носу столкнулся с Клавдием. Служитель смерти сверху вниз посмотрел на служителя науки и, не удостоив того кивком, отступил в сторону. Острие серпа чиркнуло по гобелену, оставив белесый порез на яркой ткани.
– Доброго дня, - пролепетал Нит.
– Покойной смерти, - глухо отозвался Клавдий и, взметнув полы плаща, развернулся и двинулся прочь по опустевшему коридору. Никто не желал встречаться с Черным Скорпионом раньше времени.
Нит, сглотнув, бросил рассеянный взгляд на дверь, ведущую в покои Патриции.
– Скорпион ушел?
– она высунулась в коридор, огляделась и, возведя глаза к потолку, облегченно вздохнула.
– Сейчас доложу о вас госпоже. Ждите.
– Кто там?
– раздался резкий, раздраженный голос Патриции.
– Учитель Нит, - ответила служанка, поведя плечами.
– Пусть войдет, - приказ прозвучал на удивление равнодушно.
Служанка отступила, пропуская гостя в покои госпожи. В отличие от комнаты Глории, здесь имелась прихожая, собственная ванная комната, приемная и спальня. Стены были выкрашены в бледно-зеленый цвет с трафаретным золотистым узором в виде виноградных лоз. На полу лежали мохнатые ковры, привезенные с севера, совсем не подходящие для домов южан. Нит осторожно шагнул на серый ворс, и ступня потонула в мехе. По такой шкуре хотелось пройтись босиком.
– Учитель, - позвала Патриция. Она сидела в приемной у распахнутого окна, погрузившись в глубокое кресло. Одна рука свисала с подлокотника, и пальцами Патриция касалась ворса ковра, другой же рукой подпирала щеку. Взгляд женщины был устремлен на улицу, с которой доносился привычный шум города.
– Доброго дня, - Нит поклонился. Патриция устало махнула рукой на стоявшее перед небольшим письменным столом кресло.
– Спорю на свою честь, дядя в ответ пожелал вам покойной смерти, - без тени иронии произнесла она, чуть повернув голову в его сторону.
– Черный Скорпион может ручаться только за это, - Нит с деланным равнодушием пожал плечами и, поправив свое свободное темно-синее одеяние, уселся в кресло.
Патриция слабо улыбнулась. Гибель отряда и болезнь подкосили её. Некогда здоровая, пышущая жизнью дева-воительница превратилась в меланхоличную, бледную затворницу. Теперь мужским нарядам Патриция предпочитала не по погоде легкие, воздушные платья с открытыми плечами. О былой славе напоминал лишь притороченный к пояску походный нож.
– Королева умерла, - безразлично заметила Патриция, наблюдая из окна за жизнью улицы.
– Значит, Марк проиграл Августину три тысячи флори.
– Как ваше самочувствие, донна?
– Прекрасно. Как вы могли заметить, колокола звонят не по мне.
Нит пожевал губу. С каждой их новой беседой Патриция всё чаще упоминала о смерти. Её голос становился слабее. Она теряла смысл жизни, таяла, как свеча.
– Сегодня, во время занятий, Глория рассказала мне о Тринадцатом боге, - начал было Нит и осекся, потому что Патриция улыбнулась.
– Решили поймать меня на ереси? Попробуйте.
Нит вскинул брови.
– Я только хотел узнать, не лгала ли моя ученица.
– Да, меня спас Тринадцатый бог, - Патриция обернулась. Лучи солнца играли в медных, как у младшей сестры кудрях, создавая вокруг лица мягкий, теплый ореол.
– Так он назвал себя.
– Среди живых нет богов, - Нит внимательно изучал лицо собеседницы, словно видел её впервые. Огромные синие глаза, как у матери, высокие скулы и тонкие губы, как у отца. Она бы была прекрасна, если бы не крупный нос, который всё портил, добавляя что-то неотесанно-крестьянское к тонким чертам аристократки.