Тринадцатый подвиг Геракла (сборник)
Шрифт:
А иногда бежишь босой по горной тропе, и вдруг как саданет по пальцам ноги какой-то корень, торчащий над тропой, и ты извиваешься от боли и подпрыгиваешь на одной ноге: за что? Ведь я ничего плохого не думал в это мгновенье! И вдруг припоминаешь: а ведь я позавчера снял и съел вкуснейшую пенку с молока, когда все вышли из кухни. Ты смотри, даже такие мелочи замечает и наказывает!
Но иногда, и это бывало довольно часто, Чику казалось, что бог там, наверху, все прозевал. Например, крестьяне проклинают Сталина за то, что он придумал колхозы, и проклинают, как догадывался Чик, правильно.
И вот сейчас, когда автобус мчал его к родному городу, Чик был весел, никакая космическая печаль его не задевала, и ему захотелось поболтать с мальчиком, сидящим рядом. Но мальчик упорно продолжал глядеть в окно.
– Ты что, первый раз в этих местах? – спросил Чик.
– Нет, – ответил мальчик тусклым голосом после тусклой паузы.
– Ты из Мухуса? – спросил Чик.
– Какая разница, – ответил мальчик таким голосом, как будто Чик его замучил своими вопросами. Он продолжал упорно глядеть в окно.
– Как какая? – удивился Чик. – Я вижу по твоему голосу, что ты из Мухуса.
Чик хорошо отличал говор сельчан от говора городских людей.
– Может, из Мухуса, а может, и нет, – уныло ответил мальчик, продолжая глядеть в окно.
– Странный ты какой-то, пацан, – сказал Чик, – чего ты все время в окно пялишься?! Так можно и башку вывернуть.
– Куда хочу, туда и смотрю, – ответил мальчик, упорно продолжая глядеть в окно.
И тут Чик понял, что этот мальчик почему-то не хочет, чтобы Чик видел его лицо. В окно можно было смотреть, и не так уж выворачивая голову.
– Может быть, – мирно предположил Чик, – у тебя родимое пятно на лице и ты стыдишься его? У нас в школе есть такой. Ничего страшного. Я даже притрагивался к его пятну и потом этой же рукой ел хлеб с повидлом.
– Какое там еще пятно, – пробурчал мальчик, упрямо продолжая смотреть в окно.
И тут Чик догадался, что этот мальчик не хочет быть узнанным. Чик попытался по его затылку восстановить в памяти его лицо. Но лицо не восстанавливалось. Интересно, что Чик, стараясь понять, почему этот мальчик скрывает свое лицо, ни разу не подумал о том пацане, который его унизил на берегу моря. Чик столько раз мысленно встречался с ним в городе, что свыкся с тем, что только в городе его и может встретить. Но почему, почему этот мальчик скрывает от него свое лицо?
И Чик решил его перехитрить. Он замолк и больше ничего у него не спрашивал. Автобус грохотал по разбитому шоссе, мальчик упорно продолжал глядеть в окно. Так продолжалось довольно долго. Наконец автобус остановился на какой-то промежуточной станции.
Чик тихо встал и тихо вышел из автобуса. Он снаружи, с улицы посмотрел на мальчика и понял, кто это. Это был он, тот самый, который дергал
Чик почувствовал необыкновенный прилив сил. Он ощутил свое полное превосходство над этим мальчиком. Раз он так упорно отворачивается, значит, он его ужасно боится. Какое нахальное и воинственное было у него лицо там, на берегу, и какое жалкое теперь!
Автобус пошел дальше. Мальчик все еще с глупым упорством смотрел в окно.
– Можешь не отворачиваться, – сказал Чик торжественно, – я тебя узнал. Вот мы и встретились один на один.
После долгого молчания последовали почетные условия перемирия.
– Я тебя всего два раза дернул за чуб, – сказал мальчик, все еще глядя в окно, – можешь и ты дернуть меня за чуб… три раза…
Сравнил! Дергать его за чуб здесь, в автобусе, где его никто не знает, и дергать Чика за чуб на пляже, на виду у команды Чика и у всех своих подлых друзей!
Мальчик упорно продолжал смотреть в окно.
У Чика в голове вертелись эпизоды из гангстерских рассказов, которые обильно печатались в журнале «Вокруг света», какие-то случаи из воровской жизни диккенсовских героев и из других книг.
– Тут чубом не отделаешься, – сказал Чик. – Ты думаешь, зачем я ездил в горы? Я в шайке. Там бывают нужны такие пацаны, как я. Я пролезаю в форточку, а потом изнутри дома открываю двери.
Чик не учел, что в южных домах, в Абхазии, вообще не бывает форточек. Но и мальчик от страха, видно, об этом не подумал.
– Но сейчас мы ездили в дремучий лес, – сказал Чик, – чтобы казнить одного предателя. Наши люди здесь, в автобусе. Они одеты под крестьян.
– Как казнить? – тоскливо спросил мальчик.
– Казнить самой страшной казнью, – сказал Чик, – он предал милиции малину.
– Какой казнью? – почти рыдающим голосом спросил мальчик, все так же упорно продолжая смотреть в окно.
Чик хотел сказать, что его разорвали, привязав к двум деревьям. Но потом отказался от этой мысли. Местные деревья были не настолько гибки, чтобы их наклонять друг к другу. Он хотел, чтобы все было правдоподобно. Он вспомнил менее свирепую, но более изысканную казнь.
– Привязали его голого к дереву, в дупле которого осиное гнездо, – сказал Чик, – теперь его осы закусают до смерти. Ты представляешь? Ты висишь, а тебя день и ночь кусают осы. Потом глаза ему выклюют вороны, а тело сожрут медведи и волки…
– Шакалы тоже? – горестно полюбопытствовал мальчик, продолжая смотреть в окно.
– Шакалам тоже кое-что перепадет, – сказал Чик, – они будут догрызать косточки.
Потом Чик бодро, со множеством подробностей рассказал мальчику, как родственник Ясон, забравшись ночью в чужую квартиру, вынужден был убить проснувшегося хозяина. Все было так, как рассказывал Ясон, с той только разницей, что Чик первым влезал в окно, а уж вслед за ним Ясон. Чик долго и вдохновенно рассказывал об этом.