Тринадцатый подвиг Геракла (сборник)
Шрифт:
«Неужели он его в таком виде заставит пройти по городу и неужели я должен буду идти рядом и нести его одежду?» – с тоскливым отчаянием думал он.
Когда Керопчик положил, вернее, даже повесил брюки на согнутую руку Чика, нервный домовладелец схватился за голову, а потом решительным движением высунулся из окна, словно хотел выпрыгнуть, но жена его опять удержала. Из другого окна выглядывали трое черноглазых детишек и с большим любопытством следили за происходящим на спортплощадке.
– Ну, теперь трусы, –
– Трусы я не сниму, – вдруг сказал Керопчик и еще сильнее побледнел.
В его прозрачных глазах появилось выражение смертельного упорства загнанной козы. Он приподнял голову и прямо смотрел на Мотю, ожидая удара.
Мотя не стал его ударять, а спокойно вынул из бокового кармана финский нож. Страх и ужас сковали Чика. Неужели он его будет убивать, мелькнуло у него в голове, как же это может быть?
– Сымай, – сказал Мотя и посмотрел в глаза Керопчика своим холодным, брезгливым взглядом.
– Не сниму, – сказал Керопчик тихо и еще больше побледнел.
Мотя взял свой финский нож за лезвие и, оставив острие свободным пальца на три, наклонился и всадил нож в голое волосатое бедро Керопчика.
Приступ тошноты подкатил к горлу Чика. Керопчик неподвижно стоял и только слегка дернулся, когда нож вошел ему в ногу. Мотя разогнулся и посмотрел на Керопчика своими холодными глазами, и вдруг Чику показалось, что он понял смысл выражения его глаз: человеческое тело беззащитно против ножа и пули и потому сам человек достоин презрения.
Густая пунцовая капля крови появилась на том месте, куда Мотя всадил нож. И только Чик удивился, что оттуда не идет кровь, как Керопчик переступил с ноги на ногу и из ранки полилась тоненькая быстрая струйка крови. Она пошла вдоль ноги и затекла за носок.
– Сымай, – повторил Мотя.
– Не сниму, – ответил Керопчик, глядя на Мотю, и глаза его теперь были похожи на две ненавидящие раны.
Мотя наглядно перехватил лезвие финки, так что теперь он освободил его от острия примерно на четыре пальца и, наклонившись, всадил лезвие в другую ногу Керопчика. Керопчик вздрогнул, но опять не сошел с места, и только Чик услышал, как у него скрипнули зубы.
И опять Чик как сквозь сон удивился, что из ноги не идет кровь, и опять Керопчик переступил с ноги на ногу, и струйка крови, еще более обильная, полилась вдоль ноги, извиваясь и выбирая русло между густыми курчавящимися волосками.
– Негодяй, что ты делаешь! – вдруг с улицы раздался чей-то зычный голос, и через секунду в воротах спортплощадки появился высокий человек в военной форме.
Чик успел заметить, что Мотя посмотрел на него, никак не изменившись в лице, его глаза по-прежнему светились покойным, брезгливым холодом. В то же время он заметил, что Керопчик не только не обрадовался этой неожиданной помощи, а с явным раздражением
Не успел военный пройти и половину расстояния от ворот до того места, где они стояли, как из окна в самом деле выпрыгнул нервный домовладелец и с криком помчался в их сторону.
– Милиция! – кричал он дурным, блеющим голосом. – Я все видел! Я свидетель! Милиция!
Военный и домовладелец, сверкавший безумными глазами, почти одновременно подступали к Моте. Военный что-то возмущенно говорил Моте, но голос его полностью заглушался голосом домовладельца.
– Шакал! Гитлер! – кричал он. – Идем милиция! Я свидетель!
Мотя в это время спокойно всовывал нож в боковой карман бушлата.
– Пирячет! Пирячет! – с торжествующим злорадством закричал нервный. – А кировь куда пирятать будешь?!
И он показал на окровавленные ноги Керопчика.
Вдруг Мотя выхватил из кармана, куда он прятал нож, пистолет и с криком: «Ложись!» – выстрелил два раза.
В первое мгновение Чику показалось, что он убил домовладельца и военного, потому что оба они упали как подкошенные, и только через секунду Чик понял, что Мотя стрелял в землю.
Почти сразу после выстрелов раздался истошный голос жены домовладельца, и Чик увидел, что она бежит к ним, рвя на себе волосы и крича, как по покойнику. Чик не понял, выпрыгнула она в окно или влетела через вторые ворота, которые были расположены возле их домика.
Услышав крики жены, тот приподнял голову, издали показывая, что он вполне жив-здоров и только удивляется ее странному поведению.
Увидев, что муж ее жив, жена бросилась к Моте.
– Мамочка, не убивай! Его не жалко – дети жалко! Мамочка, не убивай!
Тут Чику показалось, что Мотя немного растерялся.
– Ладно, ладно, – сказал он, слегка отстраняясь от нее, и, обращаясь к военному, приказал: – Встать!
Рука его, до этого свободно державшая пистолет, отвердела.
Домовладелец, лежавший рядом с военным, сейчас посматривал на него, как бы удивляясь, откуда здесь могло появиться это чужеродное существо.
Военный молча встал.
– Кругом шагом марш! – приказал Мотя, и высокий, сильный на вид военный, посмотрев на Мотю ненавидящими глазами, молча повернулся и, опустив голову, ушел.
«Но ведь у него нет оружия, – подумал Чик, стыдясь за военного и жалея его, – а Мотя может сделать все, что захочет».
– Вставай ты тоже, – обратился Мотя к домовладельцу и, пряча пистолет, брезгливо передразнил: – «Милиция»…
Тот вскочил на ноги и слегка отряхнулся не столько от пыли, сколько показывая, что с недоразумением покончено и вообще оно было незначительным.
– Какой милиция?! – отвечал он Моте. – И гиде милиция?! Зайдем мой дом, гостем будешь, да? Гудаутское вино выпьем, да?