Тринадцатый сонет
Шрифт:
– Жека, – сказала она томно, – ты же знаешь, что я натуральная блондинка. Эти твои гены и то, что ты на три буквы называл вроде «Кода Да Винчи», – до моего сознания все равно не доходит. И, вообще, мне пора маску питательную делать и спать укладываться. Тут еще прыщ какой- то под глазом наметился. Такой неухоженной мордой я завтра всех клиенток распугаю. А между прочим, на моей репутации весь наш салон держится. Выпусти пар и идем ужинать.
Женька, распаленный своими откровениями, от неожиданности широко раскрыл глаза, потом хмыкнул и покачал головой. Точь- в- точь, как это обычно делал Нелинов, если Регина в середине разговора неожиданной репликой обнаруживала,
Спать оба легли в одно время, но долго не засыпали. Регина спокойно лежала, стараясь не поворачивать голову на небольшой ортопедической подушке. Женька весь извертелся на коротком диванчике, не столько от неудобной позы, сколько от неприятных мыслей. И Крюкова пожалела, что не нашла способа впихнуть в него какое- нибудь успокоительное. Сама она вытрясла в фужер для шампанского пол флакона валокордина, но это не помогало. И она начинала думать, что первая фаза сна застанет ее на рабочем месте. Но, когда старинные настенные часы пробили два раза, оба уже спали.
Регина лежала на спине, как жертвенные японки, не позволяющие исказить свои черты ни улыбкой, ни гримасой горя даже под покровом ночи. И лицо ее, днем такое подвижное и полное очаровательного лукавства, вдруг стало маской печали и усталости, которая накапливается в одиноких женщинах, когда им уже за сорок.
Женька даже во сне ворочался, что- то бессвязно бормотал, размахивал руками и задел книгу с экзотичным названием «Алхимик», забытую Региной на стуле рядом с диваном. Книга упала на пол, ворчливо шелестя листами. Зябкий свет неонового фонаря, дотянувшийся до второго этажа безликой блочной коробки спального района, отразился от латунного маятника старинных настенных часов и осветил на книжной странице несколько строк:
«В конце всё обязательно должно быть хорошо. Если что– то плохо – значит это ещё не конец».
В этот же час на другом конце Большого Города задремал, наконец, и Нелинов, уткнувшись лицом в подушку. И Вероника, по- детски подложив под щеку ладошки, несколько раз коротко вздохнула в тревожном забытьи.
И хотя сны у всех были разные, и Женька, и Алексей Иванович, и Вероника устремлялись в них по звездовороту времени назад, к тем дням, когда чувство, которое «долго терпит, не ищет своего, все переносит и всего надеется», прочно скрепляло нити их судеб. И не было у них причин для тревог за общее будущее.
Глава 2
« Назад ПО РЕКЕ ВРЕМЕНИ…»
« …Не веря переменчивой судьбе,
А только часу, что еще не прожит,
Я говорил: «Любовь моя к тебе
Так велика, что больше быть не может!»
Сонеты. Уильям Шекспир.
Вероника услышала, как недовольно проскрипела свое приветствие хозяину дома новая железная дверь и обрадовано распахнулась старая – с полуслепым глазком и истертой мягкой обивкой. Услышала, но не сдвинулась с места, только рука с томиком стихов безвольно опустилась на диван.
Алексей Иванович Нелинов поставил кейс на крышку шкафчика для обуви, аккуратно повесил на плечики замшевую куртку, снял недавно приобретенные в Праге добротные полуботинки, вынул из внутреннего кармана расческу и стал приводить
Большое зеркало, разделяющее старинную вешалку из темного дерева на два крыла, было мутным с радужными разводами и сколами по краям, напоминающим створки раскрытых мидий. Но Вероника просила не заменять его новым. Зеркало нравилось ей именно таким, безразличным к настоящему, но хранящим в своей многослойной глубине отражение безымянного прошлого, следы чьих- то улыбок, слез и раздумий. В серебряных отражениях больших новых зеркал она боялась не узнать себя прежнюю. Вероника всегда храбро сражалась с физической болью, но с той, от которой страдала ее душа, справлялась с трудом. И все- таки она отважно стремилась к выздоровлению. Нелинов понимал это и ждал. Он был счастлив, когда видел в глазах Вероники любое желание, устремленное в будущее. Потому что многие ее желания десять лет назад улетели в теплые края прошлого стаей перелетных птиц, а возвращались медленно, поодиночке.
Алексей Иванович вздохнул, нагнулся за тапочками, еще раз взглянул на себя в зеркало и, не опуская головы, а сверяясь с отражением, взялся за ручку кейса. По дороге в кабинет заглянул в детскую. Жека сидел за компьютером. На экране монитора лучники в средневековых доспехах дружно осыпали стрелами со стен замка каких- то монстров. Нелинов поднял руку, чтобы коснуться его плеча, но мальчик оглянулся сам.
– Папа!
Вскочил с кресла, уткнулся лицом в безрукавку отца. Алексей Иванович руку с кейсом приподнял, а другой прижал голову сына к груди и прижался губами к спутанным прядям давно не стриженных темных волос. Полы распахнутого пиджака крыльями охватили хрупкую мальчишескую фигуру.
«Уже не посылает эсэмэски « Па ты где», «Па ты скоро». Не сторожит в коридоре», – подумал Нелинов с легкой печалью. Но увидел на лице сына привычную радостную улыбку, и ему стало неловко.
– Отнеси в кабинет, – протянул кейс сыну и направился в спальню переодеться.
– Добрый вечер, детка, – сказал он, склоняясь над Вероникой для того, чтобы поцеловать ее в подставленную щеку. – Ужинали?
– Ужинали, – ответила она после недолгого молчания, не меняя позы.
– Опять спина?
Вероника не ответила, только прикрыла на секунду свои фиалковые глаза.
– Сейчас приведу себя в порядок и займусь тобой.
– Нет! Потом, перед сном. Иди, поешь. Я только- только удобно пристроилась. Передохну.
Нелинов быстро переоделся и в серых домашних брюках и голубой рубахе навыпуск с широкими редкими полосками в тон брюк вышел из комнаты. Вероника еще немного помедлила и опять принялась за чтение. Иногда она отрывалась от страницы и прислушивалась к голосам, доносившимся из кухни. Жека, разумеется, не упускал возможности лишний раз поужинать. Его аппетит в последнее время не давал о себе знать весь день, но зато разыгрывался вечером.
«Ты с ногами сидишь на тахте,
Под себя их поджав по- турецки.
Все равно, на свету, в темноте,
Ты всегда рассуждаешь по- детски»…
Из кухни перезвоном бубенчиков донесся детский смех.Вероника оторвалась от страницы. Улыбнулась. У Жеки был особый талант: если он смеялся – у всех расплывался рот до ушей, а кто- нибудь обязательно начинал фыркать или хохотать, безо всякой казалось бы причины.