Тринадцатый знак
Шрифт:
Все президенты иногда переходили на грубый тон в разговоре с подчиненными, могли быть безжалостными и раздражительными, но у Никсона надменность выражалась резче - он был параноически подозрителен и даже в своем окружении усматривал заговорщиков. Хелмс же, которому приходилось регулярно общаться с конгрессменами и журналистами, блестяще контролировал свои эмоции, чему его научила работа профессионального разведчика и политика. Свои мысли он выражал ясно, внушительно, умел вовремя поставить последнюю точку. Даже звуки его речи производили впечатление. Он считался человеком компетентным, проницательным и дальновидным. Никогда не говорил "нет", старался с неизменной благожелательностью оперировать формулой "ну что ж, посмотрим", свои подлинные чувства научился умело скрывать под заслоном неистощимого оптимизма и бодрости. По натуре был скрытен,
При всех передрягах и неприятностях сохранять абсолютное спокойствие - таков был его стиль. Читая документы своего ведомства, он нередко видел понятный только ему одному подтекст. Президент этого видеть не мог. Киссинджеру же в ответ на мучившие того сомнения о доверии к нему разведки Хелмс направил личный меморандум, в котором весьма прозрачно намекнул на утечку информации, приведя в качестве примера десятки статей журналиста Джека Андерсона, основанные на данных секретных документов из аппарата Совета национальной безопасности...
Внешне директор ЦРУ ничем не выделялся, разве что своей элегантностью, мягким баритоном, пронизывающим взглядом и умением ловким движением катапультировать сигареты из пачки прямо в рот. Личные автомашины предпочитал черного цвета - они легко теряются в уличном движении и трудно обнаруживаются на стоянке. Выезжая из дома на работу, направлялся не прямой дорогой, а окольным путем - для конспирации. Но вот что у него было действительно неожиданным, так это смех - громкий, раскатистый, так не гармонировавший с его внешним видом.
Духовным отцом Хелмса являлся Аллен Даллес, научивший его, помимо тонкостей искусства разведки, заразительному, азартному интересу к жизни и людям. Хелмс тоже любил общество привлекательных женщин и, общаясь с ними, был внимателен и любезен, а в интересном разговоре не пытался подменить флирт бе-седой. Женат был дважды. Со второй женой жил в трехкомнатной квартире большого дома, где частенько проводил с супругой вечера за чтением вслух шпионских детективных романов.
Поистине ходячий парадокс - внутренняя собранность, поглощенность серьезными вопросами, внешне же раскован, мог с упоением участвовать в разговоре, касаясь совершенно тривиальных тем. Да и карьера разведчика у него началась не совсем обычно или, точнее, не совсем типично. После окончания университета он устроился в телеграфное агентство ЮПИ. В ходе своей корреспондентской командировки в Германию взял интервью у Гитлера сразу после съезда нацистской партии в Нюрнберге. Не утверждая, будто интервью было дано только ему одному, всегда напоминал о полученной в беседе с фюрером крупице разведывательной информации: глава рейха рассказал, что делегатов съезда доставили в специальных составах. По сути - прекрасная возможность проверки мобилизационной готовности железных дорог. Позднее, став директором ЦРУ, Хелмс иногда сравнивал себя с главным редактором "газеты для президента", который в приоритетном порядке дает разбросанным по всему миру корреспондентам задания для получения недостающих сведений.
Во время Второй мировой войны он служил во флоте и поначалу отклонил сделанное ему предложение перейти в разведку, не будучи уверенным в надежности этой карьеры. Тогда его перевели в Управление стратегических служб приказом. Одним из инструкторов в разведывательном учебном центре у него был английский полковник, бывший начальник полиции в Шанхае и крупнейший спец по части рукопашного боя. В будущем приемы этого боя ему так и не пригодились, но научили его быть уверенным и не терять контроля над собой. На службе в УСС он овладел основами новой профессии, преклоняясь перед секретностью и неумолимыми законами конспирации. Тайна и конспирация в разведке стали для него альфой и омегой жизни, и убеждение, что секретная информация бывает ценнее, если процесс добычи ее остается в тайне, проникло в него до мозга костей. Всем своим существом он впитал писаные и неписаные каноны разведки, из которых самое разумное - молчать обо всем, что касается ее деятельности. Выделяя одно из достоинств своего преемника, Даллес заметил: "Он может быть полезным и знает, как держать язык за зубами".
В Лэнгли, еще будучи на посту начальника Оперативного управления, он стал тем, кому положено знать о разведке все. Однако числились за ним и слабости - некоторая нерешительность и готовность идти на уступки. Высказывал Хелмс и свое особое мнение об отдельных операциях, прагматически исходя из необходимости обеспечения безопасности агентов, а если нельзя было полностью сохранить операцию в
Пятидесятые годы - особенно бурные для американской разведки. В иностранные государства, точнее, в их правительства агентура внедрялась "пачками", в головах руководителей ЦРУ каждые пять минут рождались идеи одна авантюристичнее другой. Хелмсу тогда ничего не оставалось, как следовать общей линии, но каждый раз он любил уточнять: "Давайте сделаем это грамотно, пра-вильно и тихо". Не выступая против рискованных операций в принципе, старался несколько сбить пыл их авторов, требовал доскональной проверки имевшихся данных. Для ведомства во главе с Даллесом он был нетипичен в том смысле, что не терпел безудержных авантюр и импровизаций. В остальном же предпочитал избегать конфликтов и умел "играть в команде", притом играть хорошо: когда решение было уже принято, подчинялся ему без колебаний, хотя до этого мог ставить под сомнение сам смысл операции. Одним словом, был надежным солдатом, всегда готовым даже нарушить букву закона.
Из экспресс-досье
Подобных нарушений в карьере Хелмса хватало. Именно под его началом стала осуществляться программа по контролю над психикой человека. Команду ведущих экспертов в этой области возглавлял некто Сидней Готтлиб, химик по образованию, до прихода в ЦРУ занимавшийся для подкрепления своего здоровья разведением коз у себя на ферме неподалеку от Вашингтона. Маленький, тщедушный человечек умел разбираться в сложнейших технических проблемах, долгое время, к примеру, работал над получением эффективного яда, который не оставлял бы следов применения.
Еще в период Второй мировой войны коллеги Готтлиба подготовили психологический портрет Гитлера, отразивший и полученные разведкой сведения о его сексуальной патологии. Предполагалось отпечатать миллионы порнографических открыток с изображением фюрера в эротических позах и сбросить их с самолетов над Германией. Расчет был на то, что тот, увидев столь компрометирующий его материал, впадет в "пароксизм сумасшествия" и будет деморализован.
Как явствовало из подготовленного разведкой секретного документа, первым объектом похотливой страсти Адольфа была Анджела Раубах, двадцатилетняя дочь его двоюродной сестры, еще до прихода нацистов к власти работавшей у него домохозяйкой. Назначив себя протектором смазливой брюнетки из Вены, Гитлер предоставил ей спальню по соседству со своей и окружил свой дом непроницаемым кольцом охраны. По наивности, венка обмолвилась не только об интимной связи с будущим главой рейха, но даже приоткрыла его некоторые, не совсем обычные сексуальные наклонности, по сравнению с которыми делаемые им зарисовки обнаженного тела Анджелы были цветочками. "Мой дядя - сущий монстр", - шептала она близкой подруге. Правда, терпя экстравагантные выход- ки Гитлера в постели, она с той же прытью забавлялась с его личным шофером и охранниками. Тело арийки рвалось на свободу к здоровым мужчинам, и, будучи уже не в состоянии переносить заточение, она застрелилась из личного пистолета своего любовника.
Взвешивая возможный эффект использования "порно-графических бомб", скептики сомневались в одном: "Все же открытки... вот если бы фотографии, тогда другое дело. Да и то нет уверенности, впадет ли фюрер при виде их в пароксизм сумасшествия, ибо не исключено, что это его перманентное состояние". И все же, полагали, что операция не безнадежна - на самого Гитлера, возможно, она и не произвела бы ожидаемого впечатления, но простых нем-цев и солдат на фронте могла деморализовать всерьез, так как речь шла о гражданах тоталитарного государства с зашоренным восприятием и культом вождя... И вдруг увидеть его самого при удовлетворении противоестественных для нормального человека потребностей. Однако замыслу операции не суждено было сбыться: когда о ней узнали летчики, они решили, что в разведке просто спятили и никто из пилотов ради этого жизнью своей рисковать не станет.
Коллеги Готтлиба внесли свой вклад и в технологию оказания психологического воздействия на допрашиваемого. Премудрость сводилась к тому, чтобы запугать и унизить его, лишить его возможности выспаться, вернуть его в состояние инфантильной зависимости от ведущих допросы, полностью дезориентировать, вселить чувство вины, побудить к измене самому себе, отречься от идеалов, почувствовать еще большую вину и растущее желание исповедоваться. Тем не менее, защитный механизм допрашиваемых действовал непредсказуемо и попытки сломить их или повлиять на их психику часто оказывались практически бесполезными.