Тринадцатый знак
Шрифт:
Его психологический портрет изобиловал, казалось, серыми, бюрократическими тонами. Но далекий от самодовольства, Колби был поистине виртуозом тактики "проникающих ударов" с использованием подкупающей искренности, особенно в беседах с конгрессменами. "За годы совместной работы, - вспоминает бывший сотрудник ЦРУ Ральф Макгихи, прослуживший там четверть века, - мне приходилось не однажды быть свидетелем того, как он говорит неправду, и ни разу не возникало на его лице даже тени смущения. Он всегда выглядел со-вершенно откровенным человеком, которому можно верить. Превосходный талант!"
Если же проанализировать его заявления,
– Технический гений Америки привнес революционные изменения в разведку, - говорил Колби своим коллегам.
– Мы можем видеть предметы с огромного расстояния, проанализировать массу сведений, полученных электронными средствами, и, таким образом, идти в ногу с быстро меняющимся современным миром. Но о планах противника и намерениях его лидеров дать сведения такие средства не могут - требуются человек в нужном нам месте. Особенность разведки состоит еще и в том, что она позволяет нам успешно вести переговоры и улаживать споры еще до их перерастания в вооруженный конфликт. Информация, которую мы можем получить сегодня, должна способствовать сохранению мира. В данном случае разведка не менее моральна, чем создание систем оружия массового уничтожения...
После ухода в отставку Колби активно выступал за концепцию ядерного замораживания и в этом не видел отступления от своих прошлых взглядов, наоборот, - в этом призыве усматривал логическое продолжение своей работы по обеспечению безопасности Соединенных Штатов. По его мнению, Америка и Россия располагают ядерным арсеналом сверх всякой меры; учитывая же его характер, такое оружие может быть использовано лишь с губительными для всех последствиями. Ценность разведки сегодня в том и состоит, чтобы дать возможность решать разногласия мирным путем, не прибегая к уничтожению человечества.
Думается мне, что, посматривая иногда на фотографию своей покончившей жизнь самоубийством дочери, Колби считает это перстом божьим в наказание за его прошлые грехи. Наверное, поэтому стоит он каждое воскресное утро на коленях в католической церкви "Литтл Флауэр" неподалеку от своего скромного домика из белого кирпича.
Облава на "кротов"
Может быть, со стороны покажется странным, что деликатный начальник разведки не ужился с шефом своей контрразведывательной службы. Невольно напрашивается аналогия с почти совпавшей по времени "дуэлью" Крючкова с Калугиным. Но сейчас речь не об этом.
Считая себя "ферзем" внешней контрразведки, Энглтон не доверял чувствам и действиям всех без исклю- чения сотрудников ЦРУ; кроме собственных, ставил всегда под сомнение общепризнанные или кажущиеся таковыми мнения. Его метод работы напоминал коллаж: из известных фактов, а точнее данных о якобы фактах, соответствовать действительности могут только
Собственно говоря, особого открытия здесь не было, ибо самой природой своей деятельности разведка подталкивается к обману, самообману или же соблазняет других обманывать ее. Поэтому и чувствует себя более защищенной, когда ей удается проникнуть в разведку потенциального противника, дабы определить для начала, не проник ли кто в ее ряды, - с целью порушить всю тщательную конспирацию, сделать бесполезными надежность замков и охраняемость помещений, ограничение и контроль за доступом к секретной информации. Если такое случается, разведслужба утрачивает свое предназначение, становится во многом бесполезной, а в наихудшем варианте позволяет манипулировать собой, как например, англичане, которые водили за нос гитлеровское командование, заставив агентуру рейха работать на Альбион.
Безопасность в разведке связана с другим, не менее важным фактором психологическим или человеческим, его можно назвать как угодно. Разведчику приходится балансировать на канате между сомнением и доверием - и, если постоянно подозревать, легко теряешь равновесие, да без доверия и ничего не сделаешь. Профессионалы знают об этом, стараются доверять друг другу и своим негласным помощникам. Но это доверие особого рода напоминает акт воли и развитой жизненным опытом интуиции, когда, не до конца представляя себе другого человека, нужно ему довериться и решиться на это, взяв ответственность за последствия на себя.
Контрразведка в разведке для Энглотона была дантовым адом со всеми его кругами. От такой работы нервный износ, бессонница и язва желудка - и это еще не самые тяжелые потери. Мозг постоянно лихорадило: "Почему значительная часть операций ЦРУ в России оказывается неэффективной? Не проник ли в Лэнгли дьявольски коварный "крот", раскрывающий все мало-мальски значимые источники?" Невольно вспоминался ему полковник О. Пеньковский, о котором знала лишь горстка сотрудников американской и английской разведслужб. Что послужило причиной его провала? Неряшливая работа агента или тех, у кого он был на связи в Москве? Этот провал шеф контрразведки рассматривал в широком контексте, не исключавшим, что "утечка" пошла от англичан и к этому делу приложил руку Ким Филби, в свое время избежавший ареста явно по подсказке одного из его коллег в британской разведке. Или кого-то в верхнем эшелоне ЦРУ?
Однажды от перебежчика Энглтон получил данные о проникновении в руководящее звено американской разведки агента под псевдонимом "Саша". Большего узнать не удалось, но для него это было достаточным, чтобы усматривать в "Саше" лицо реальное. Словно наваждение, в его воображении возникал образ агента-двойника "Азефа" - именно таких типов ему и предстояло отыскать в самом ЦРУ. Как заведено в службе безопасности, он всячески отгонял от себя мысль об агентах-тройниках, они были слишком запутанным ребусом и не очень удобным для анализа, - тут уже мало глубокой чувствительности и готовности жить в мире непредсказуемости.