Тритоновы очки. Сказки
Шрифт:
Родители с трудом увели дочь от цветка.
Но едва они дошли до леса, как девочка, сделав вид, что кроме предстоящего сбора грибов её ничего не интересует, улизнула от них и вернулась к цветку. Она попыталась вырвать его стебель из земли, но, на счастье, у цветка оказались глубокие корни, и все попытки вырвать его оказались тщетными.
Тут подоспел отец и оттащил непослушную дочь от цветка.
«Какая
Когда рядом с ним проросла полынь, он обрадовался: «Теперь я буду не один, и на меня не каждый посмеет наброситься!»
Полынь появилась рядом нежданно-негаданно и, по причине внутренней своей горечи, всегда была всем недовольна.
– Ну, что ты растопырил свои лепестки! – выговаривала она Анфиру, если тот тянулся к солнцу.
– Чего понурился! – упрекала она, когда цветок к вечеру закрывался.
Анфир кротко терпел нескончаемые претензии соседки.
Однажды хорёк, который всегда бродил в одиночестве, не зная, куда приткнуться, почему-то решил выказать своё особое расположение полыни. Увы, как он ни подступался к ней, кроме горечи, ничего не получал. Тогда, сердито испустив зловонный дух, хорёк убегал.
Однако на следующий день приходил снова.
В один непрекрасный день на поле появилось стадо коров. Они лениво передвигались, поглощая на своём пути клевер, тимофеевку – всё, что повкуснее. Долговязый цветок не вызвал ни у одной из них аппетита, но своими тяжёлыми ногами да боками они чуть не пришибли Анфира.
– Вот, торчишь на ветру, эдак недолго и голову потерять! – попрекнула его полынь.
Анфир не ждал от неё ни жалости, ни сочувствия.
Тем более что полынь была права: он действительно потерял голову.
Дело в том, что пастух, пасший коров и коз, не был обычным деревенским пьянчужкой, которого нанимали на лето. Он, конечно, не проходил мимо угощений и развлечений, но у него было редкое для сельского паренька пристрастие: он по-настоящему любил цветы.
Казалось, он любил каждый цветок, что рос на поле!
Подолгу рассматривал он их, получая от этого явное наслаждение, вдыхал их аромат, любовался ими…
Рассматривал пастух и Анфира. Но не столько пастушок восхищался цветком (попадались ему и покраше!), сколько… сам он полюбился цветку! Теперь всякий раз, как начинал светлеть край неба, куда по утрам поворачивалась голова цветка, он ждал появления пастуха. Анфиру хотелось показать ему свои разноцветные лепестки – то нежно-розовые, то густо-бордовые. Хотелось, чтобы пастушок подольше задержался возле него, чтобы прогнал назойливых телят, которые так и норовили затоптать его!
Увы, чем больше цветок был поглощён думами о пастухе, тем меньше получал он животворящего воздействия солнца, и – чах!
«Нет, так дело не пойдёт, – решил Анфир, – скоро я окончательно погибну».
И он снова стал стремиться к солнцу, лишь поглядывая порой на пастуха, когда тот проходил мимо или склонялся над другим цветком, чтобы сорвать его, покрутить недолго в руках, понюхать и… бросить.
«Как
Полынь же высказала Анфиру всё, что думала о пастухе, о нём самом, а заодно обругала и некстати появившегося хорька.
Однажды, сияющим утром, Анфир услышал необычное пение – сладостное, манящее, волнующее душу. Цветок крутил головой, расправлял лепестки, чтобы лучше слышать, а заодно и увидеть певца. Но тщетно!
Так продолжалось несколько дней, пока на опушке, недалеко от края поля, где рос Анфир, не появился тетерев.
У него было всё: горделивая осанка, сильный голос, яркая внешность. Анфиру очень понравились его красные пёрышки над глазами, пушистый, в шикарных перьях, хвост.
Но главное – пение!
Однако тетёрки почему-то не спешили слетаться на его призывы. И тетерев стал принимать восторги Анфира. Он ежедневно прилетал на край поля и радовал цветок своим пением.
Когда тетерев пел, издавая чистый гортанный звук, у него сами собой расправлялись крылья. И хотя он не взлетал, но, казалось, парил над полями и лесами, над всеми цветами, зверями и даже птицами! Он высоко задирал голову, распушал свой роскошный хвост и вальяжно водил корпусом из стороны в сторону. Анфир зачарованно смотрел на тетерева, восхищаясь им: «Ах, как самозабвенно он поёт! Какой голос, какая стать!»
Но неопытный цветок опять ошибался. Тетерев даже во время токования думал только о себе, наслаждался только собой… и ждал того же от своих слушателей.
Солнце опять не радовало Анфира. Ему хотелось только слушать пение тетерева – всегда, вечно! Цветок забыл наказ матери, что надо тянуться к солнцу, ведь лишь оно даёт жизнь.
Да ну, какая жизнь без тетеревиного пения!
Нет, Анфир не думал отворачиваться от солнца, прятаться от его лучей, но новый объект обожания приносил ему больше радости, и тяга к нему была сильнее.
И как знать, чем закончился бы этот новый «роман» любвеобильного цветка…
Если бы вдруг не прилетела к нему пчёлка.
Её появление было стремительным, ненавязчивым и столь приятным, что у Анфира сразу пропал интерес и к круглолицему пастушку, и к певуну-тетереву.
И уже ни бредовые речи хорька, привычно пререкавшегося с полынью, ни его тяжёлый дух больше не утомляли Анфира.
Пчёлка прилетала теперь постоянно и, садясь на солнечную сердцевинку цветка, с энтузиазмом принималась трудиться. Она копошилась в лепестках, щекотала их, собирая сладкий нектар, и цветок, млея от удовольствия, становился всё ярче и богаче красками.
Оказалось, он тоже кому-то нужен!
И можно было не завидовать ни пурпурной эхинацее, на которой каждый день сидели по два шмеля сразу, ни мохнатому васильку, в тычинках которого резвились блестящие мошки, ни лиловому колокольчику, из которого по утрам бабочки пили свежую росу. Анфиру нравилось отдавать то, что он имел, и доставлять радость. «Как солнце дарит нам свой свет и тепло, – думал он, – так и мы должны делиться с ближними тем, что имеем!»
«Какое счастье, что есть солнце! – вторила мыслям цветка восторженная пчёлка. – Всё живёт благодаря ему! Когда нет солнца, я даже не вылетаю из улья».