Триумф Боло
Шрифт:
— Виллум! Помоги Банджо добраться до медицинского стола.
Опускаю дверь туалета, которая в горизонтальном положении служит операционным столом. Механик тоже ранен, но в состоянии выбраться из фиксирующих ремней. Он пытается тащить Банджо. Я выполняю маневры уклонения, пытаясь избежать дальнейших попаданий. Программирование ответственности перекрывает все другие опции. Я должна спасти своих мальчиков. Взбираюсь ко второй десантной группе. Уцелевший «Явак» исчезает за северной веткой разветвленного гребня, огибая его. Приближаюсь ко второй группе. Виллум почти добрался до операционного стола.
Из-за скалы на высокой скорости выходит «Явак». Стреляет. Еще одно попадание. Меня подбрасывает и разворачивает. Виллум и Банджо с силой ударяются о борт. В десантном отделении звучат сигналы радиационного предупреждения. Наружным манипулятором правого борта поднимаю остатки экрана с позиции второй десантной группы.
Все мои мальчики мертвы.
Их убила та, последняя мина, которую я не смогла сбить в полете.
Скорбя, я разворачиваюсь к первой десантной группе. Третий «Явак» направляется ко мне как раз через ее позицию. Одна из его ног мимоходом наступает на Ледышку Горина. Оставшиеся бегут в разные стороны. «Явак» стреляет по ним. Я рвусь к нему, пытаясь отвлечь огонь на себя. Орлиный Коготь падает. У него оторваны ноги. Враг убивает моих беззащитных детей. Я в ярости. Я ненавижу его.
Он должен умереть.
Меня сотрясают прямые попадания. Продолжаю атаку на разбитых гусеницах. Действуют колеса независимого привода. Я направляюсь прямо под корпус вражеской машины. Врезаюсь в его ноги. Манипулятором правого борта захватываю шарнир и резко тяну. Металл гнется. Металл скрежещет. Шарнир переламывается. Захватываю шарнир следующей ноги и дергаю. Гнется мой манипулятор. Шарниры скрипят. «Явак» опрокидывается на мою башню и взрывается. Внутренние сенсоры оповещают о высоком уровне радиации.
Я смещаюсь, и разбитый враг соскальзывает с меня, осколки ссыпаются с корпуса. Мой последний десантник жив и находится на расстоянии 12,095 метра от правого борта. Двигаюсь, чтобы подобрать его. Он в критическом состоянии. Узнаю Пушкаря. Он сильно обожжен: защитный костюм был разрушен взрывом. Очень тяжелые ранения. Подхватываю его правым манипулятором. Я должна спасти его и Виллума ДеФриза.
— Уходи, — бормочет Пушкарь, слышу его по каналу связи. — Мне конец... Спасайся...
— Тихо...
Я подношу его ближе к корпусу и собираюсь уйти на максимальной скорости, на которую теперь способна. Но из-за гребня вырывается вражеская пехота.
Я разворачиваюсь, чтобы корпусом прикрыть от оружия противника моего раненого. На сломанных гусеницах разворот слишком долог. За это время Пушкарь поражен трижды. Он вскрикивает. Признаки жизни слабеют и пропадают.
Я в ярости.
Разворачиваюсь.
Атакую.
Перемалываю тела врагов изуродованными гусеницами.
— Рыжая... — Слабый голос в десантном отделении. —
Останавливаюсь.
Мщение — недоступная мне роскошь. Виллум ДеФриз жив. Один цыпленок еще нуждается в наседке. Отступаю на максимальной скорости. По мне стреляют сверху. Воздушный «Явак» прилетел с базы противника. Отхожу по направлению к подъездной дороге. Еще одно прямое попадание в башню. Долго я так не выдержу. Излучаю широкополосный сигнал о помощи всем судам флота.
С орбиты открывает огонь флотская скорострельная пушка. Мой призыв услышали.
— Как раз успел снять с вашего хвоста этого летуна, ЛРК-1313. К сожалению, сейчас больше ничем помочь не могу. Направляйтесь к точке подбора и держитесь там. Придется немного подождать. К северу от вас адская мясорубка.
В ответ благодарю и направляюсь к точке подбора. Проверяю ранения Виллума ДеФриза. Мою психотронику наполняет тревога. Виллум очень плох. Радиационное отравление привело его в критическое состояние. Может быть, хелация продержит его в живых до момента, когда им сможет заняться корабельная медслужба. Я не могу потерять своего последнего цыпленка. Виллум пытается взобраться на операционный стол. Помогаю ему бортовыми манипуляторами. Пристегиваю его, чтобы предотвратить сползание от тряски. Ввожу ему большую дозу болеутоляющего и начинаю борьбу с последствиями потери крови и шока. Его стоны смягчаются.
Я нужна. Я хлопочу.
Направляюсь к точке подбора.
Виллум понимал, что умирает.
При взрыве, убившем Дуга Харта, он получил ужасные ожоги и раны. Затем перелом — переломы — где-то в грудной клетке, когда другой взрыв метнул его на внутреннюю поверхность башни Рыжей. Следующий взрыв бросил его вдоль десантного отделения, сломав левую скулу и нос. Щека распухла, левый глаз больше не видит.
Все это не смертельно.
Но радиация при взрыве «Явака»...
Какое-то время Виллум провел парализованный ужасом, поддерживаемый болеутолителями, едва справлявшимися со своей задачей. Все пошло к черту, он умирал здесь, совсем один.
Нет, не совсем один.
Рыжая говорила с ним. О хелации и судовом лазарете. Хотел бы он ей верить. Но не мог. Он хорошо видел показания дозиметров, когда боль была еще свежей и непривычной для него, когда она заставляла быть начеку и бороться. Никакие усилия Рыжей не могли дать ему возможность увидеть судовых медиков.
Говорить было мучительно больно. Но Рыжая была в такой панике, что он заставил себя преодолеть страшную боль и непослушание лицевых мышц.
— Рыжая...
— Что, Виллум?
— Без толку... Хелация... Если хочешь... но... без толку... Ничего не выйдет...
Виллум никогда не слышал о психотронике, впавшей в панику. До сих пор не слышал. Теперь он был тому свидетелем. Рыжая непрерывно и неистово бормотала, перебирая альтернативы хелации, обвиняя себя в смерти каждого из членов экипажа, умоляя его продержаться еще немного. Это казалось хуже всего. Но когда она заявила, что не перенесет смерти последнего своего мальчика и умрет с ним, что она спрыгнет в ближайший каньон, Виллум понял, что надо ее остановить: