Триумф еретиков
Шрифт:
Отдельно от всех сидел смуглый, после тропического рейса, моложавый симпатяга в капитанской форме, при всех регалиях, и было непонятно, чего он ждёт: кнута или пряника? Ведь ясно, что он уже – член, ибо не быть бы ему тогда капитаном… Выходило, что ждёт он, как выражаются зэки, – «получку»…
Антон дважды пробежал мимо Эдуарда Ростоцкого, капитана РТМ «Цефей» и только в своём кабинете – Службе эксплуатации флота – спросил у начальника Ильи Гольдмана (члена бюро парткома!): «А что там ожидает капитан Ростоцкий от вашего „шалмана“? Небось, переспал с буфетницей, или повариха „залетела“ в рейсе и пришлось делать заход в инпорт?»
– А вот ни за что не догадаешься! Хуже! Капитан Эдуард Ростоцкий написал в партком жалобу на САМОГО СЕБЯ!! – не поднимая
– Он, что, с ума сошёл? – крикнул ему вослед Антон.
– Вернусь, расскажу. Он – правильно сделал! Сработал «на упреждение», – уже в дверях пояснил Гольдман.
***
Эдик Ростоцкий родился и вырос в глухом селе Полесья, почти у польской границы, где среди болот и лесной чащи никогда не слышали гудка паровоза, радио, не знали электричества. Школа-семилетка, сельсовет и лавка были за семь километров, по бурелому и болотным тропам. Только там, в райцентре, можно было приобрести керосин, соль, спички, порох, гвозди, сахар и муку – один раз в месяц, на радость и малым и старым, приезжала туда из центра полуторка. А в школе было всего два класса: один – с первого по четвёртый – сидели все вместе, и «училка», разделив учеников на группки, давала им разные задания. Другой класс – с пятого по седьмой, тоже все вместе, в одной комнате избы – вели по очереди два учителя: «русачка» и математичка…
О том, что началась война, узнали только от нагрянувших в райцентр военных. Они реквизировали у сельчан всех лошадей на нужды армии, а взамен выдали справки с печатью сельсовета: «Война через месяц-другой закончится и лошадок вернём хозяевам!». А пока, всвязи с временным отступлением Красной Армии, сельчанам порекомендовали отсидеться в лесной чащобе.
Многие так и поступили. Погрузили на подводы харчи и детишек, впрягли вместо лошадок коров и быков и отправились в лес строить землянки.
А всего через неделю вокруг загрохотало и в райцентре появились немцы. Они отобрали у недоверчивых, оставшихся на месте сельчан, всю живность, а взамен выдали оккупационные марки. (Вроде как – не даром отобрали.. Позже партизаны тоже налетали и отбирали всё, что годилось на пропитание, а рыдающим старикам тоже выдавали справки-расписки с неразборчивыми подписями-каракулями очередного «Батьки»).
На диковинные марки покупать в глухом селе было негде и нечего, а своя лавка в райцентре была давно пуста и – на замке.
Эдику было только шесть лет и всё происходящее для него сомкнулось в одно желание: «хочется кушать!»
Поскольку обещанные военными два месяца ожидания окончания войны давно истекли, а зимушка-зима ждать не стала и в лесу стало жить невмоготу, голодно и холодно, то Эдика с сестрёнкой Ядвигой отправили к бабушке, назад, в село. А через пару месяцев, еле живые, и сами родители возвратились в заброшенные хаты.
Корову съели ещё там, в лесу, кормиться было нечем.
Так и жили: то – в лесу, то в родной хате, но учиться Эдику не пришлось до самого освобождения в 1944 году. Как «переростка» его посадили сразу в третий класс и до седьмого он тянулся на тоненьких тройках, выставляемых ему из жалости.
А накануне экзаменов из Таганрога приехала по направлению новая учительница, выпускница таганрогского педучилища. Она рассказывала пацанам о прекрасном и тёплом Азовском море и о том, что в городе Таганроге открыта мореходная штурманская школа, в которую берут преимущественно безотцовщину. И что там пацанов одевают в морскую форму и бесплатно кормят аж три раза в день!
После её развращающих душу рассказов все пацаны от третьего до седьмого класса, не дожидаясь свидетельства об окончании семилетки, рванули в бега, в этот сказочный город у моря – в Таганрог, в «моряки».
Они, как Михайло Ломоносов, шли пешком в самделишных лаптях до ближайшей станции, где их хватали дяди в синих фуражках и, после мытарств по клоповникам в КПЗ, –
Одному из беглецов – Эдику Ростоцкому повезло дважды: он проскочил все «легавские» кордоны, имея за пазухой «Свидоцтво» об окончании семилетки. На крышах вагонов (там располагалась половина пассажиров от общего числа) и на товарняках, с головокружением от голода, он добрался до Таганрога и был принят в мореходку с «колом» по математике. Начальник мореходки Леонид Ошанин, капитан дальнего плавания, дважды тонувший в Северных конвоях, относился к пацанам – детям войны с пониманием: принимал кандидатами лишних полтора десятка пацанов, не прошедших конкурс (четыре человека на одно место!) с одним условием: «Моряку нужна математика. Пересдашь через месяц – будешь учиться. Нет, – извини, отчислим!»
Надо ли говорить с каким упорством и рвением учились пацаны…
Ростоцкий, после окончания мореходки с отличием, получил право выбора места назначения и выбрал загадочный и старинный город Калининград, ещё недавно бывший немецким Кёнигсбергом.
Он прошёл обычный путь от третьего помощника до капитана среднего рыболовного траулера, но вот перевод на новые, крупнотоннажные траулеры-заводы типа БМРТ или «Тропик» капитаном ему не светил. Нужно было вступать в партию. Грехов за ним не водилось, планы он перевыполнял, и этого было достаточно для парткома, чтобы принять его в КПСС.
И с этого момента и начинается предмет нашего повествования.
На бюро парткома, когда Эдуарда Ростоцкого принимали из кандидатов в члены партии, одна въедливая дама (кстати, начальник ЖКО Базы Тралфлота) по фамилии Полякова заартачилась: «У меня есть серьёзная претензия к нашему кандидату: морально-бытовая сторона его жизни». И – к нему: «Вам 28 лет, а вы, извините, холостяк… И у нас создаётся впечатление о беспорядочной личной жизни, ведь вы уже дважды имели приводы в милицию за дебоши в ресторане с участием девиц лёгкого поведения… Коммуниста отличает, прежде всего, крепкая и здоровая советская семья! У вас что, нет невесты, у такого красавца? Или вас вполне устраивают случайные связи с девицами лёгкого поведения, падкими до ваших денег?»
Ростоцкий лихорадочно искал ответ… И вдруг – это момент! – его осенило:
– Прошу прощения. Немного не по теме. Почему мне никогда, никто из начальства не задал вопрос о моём быте: где вы, капитан Ростоцкий, НОЧУЕТЕ? А, в самом деле, где? В гостиницу не пускают с местной пропиской. А, если удаётся уговорить, «с барашком в руце», поселить по мореходке, то берут подписку и выселяют по первому требованию «для гостей города», А куда деваться, после полуночи, если рискнул пойти поужинать в ресторан? Мосты разведены. Суда в порту и вокзал – отрезаны, они на той стороне. Выбора нет, остаётся ловить в ресторане подругу и сразу, напрямки, договариваться: «Учти: пей сколько хочешь, ешь, но на „ночёвку“ – едем к тебе…» А то кто же из знакомых, после полуночи, пустит на ночлег, да и проситься неудобно и унизительно… А девушек, как вы выразились, – «лёгкого поведения» на всех беспризорных моряков в ресторане не хватает, отсюда и скандалы… В битве за крышу над головой… – У меня, конечно, есть любимая девушка на родине, но нет возможности предложить ей брак и привезти её: я живу на судне, в каюте. Стоянки – неделя, рейсы до полугода, поэтому даже слетать к ней – не получается, я кручусь на стоянке, как белка… Вы же сами знаете: ежедневно утром – диспетчерское совещание (попробуй, не прийди!), а днём – отчёты по отделам… А снять комнату и платить за своё отсутствие практически невыгодно. А с крикуном, новорожденным, снять жильё – вообще нереально ни за какие деньги. Вот и остаётся дилемма: квартиру не дают, пока не женишься и не родится ребёнок, а рождатьсято ему и негде… Вон, на танкере «Локбатан», на ремонте, жена старпома Владимира Касаткина Берта родила сына Игоря и живут в каюте пока не закончится ремонт… Выходит, что старпому Касаткину выгодно тянуть ремонт танкера аж до получения квартиры…