Триумф графа Соколова
Шрифт:
Рыжий бросил взгляд на нож, которым ненасытный кавалерист Семен Кашица опять резал колбасу.
Соколов перехватил этот взгляд.
Кавалерист засунул в рот ломоть колбасы, стал жевать, запивая шампанским. Нож он положил на стол.
Рыжий решился. Он медленно, не раскрывая замысла, поднялся с дивана.
Соколов насмешливо оглядел неудачных картежников.
— Приятных сновидений! — и сделал вид, что повернулся к дверям. Но боковым зрением он следил за рыжим.
Тот метнулся
Сверхчеловеческое спокойствие и мгновенная реакция боксера выручили Соколова. Он встретил врага сокрушительным ударом правой руки. Удар пришелся точно в угол челюсти — самое болезненное место.
Рыжий, остановленный в полете, словно ему врезали оглоблей, на мгновение замер. Затем грузно рухнул на пол, затылком треснувшись об угол обитого металлической пластинкой стола. Нож упал под ноги сыщика.
Кавалерист, враз протрезвев, с куском колбасы во рту испуганно забился в угол дивана.
Рыжий лежал на полу, согнув колени и разметав руки. Его мутный взор бессмысленно глядел вверх, приоткрытый рот обнажил желтые зубы, а лицо облилось смертной бледностью.
— Сиди тут тихо, из купе — ни-ни, башку оторву, — погрозил пальцем Соколов. Он вышел и плотно закрыл дверь.
Сыщик заглянул в свое купе, надел мундир, пристегнул шпагу и лишь после этого отправился к проводникам. Сыщик дернул за ручку двери служебного купе, дверь открылась.
Одетый в форменный китель, проводник лежал на незастланном диване и сладко дрых.
Соколов зажег свет, негромко скомандовал:
— Встать!
Молоденький блондинистый проводник, резво поднявшись и одергивая китель, встал по стойке «смирно», моргая заспанными глазами.
— Когда следующая остановка?
— В четыре тридцать четыре, ваше благородие, Бологое.
Соколов взглянул на часы — было начало второго. Спросил:
— Тебя как зовут?
— Иван Никифоров!
— Бегом к старшему проводнику! Срочно явиться сюда.
— Так точно, господин полковник! — и понесся выполнять приказ.
Наручники
Через минуту явился запыхавшийся старший проводник. Это был низкий, с круглым животом пятидесятилетний мужичок, постоянно поправлявший на голове форменную фуражку, которая почему-то была ему велика и держалась на оттопыренных ушах.
— Врач в поезде есть? — спросил Соколов.
Проводник всем туловищем сделал какие-то извинительные движения и вздохнул:
— Доктор Рутенберг, который из нашего поезда, внезапно заболели животом и остались в Санкт-Петербурге. — Вновь произвел движения руками и бедрами. — А заменить не успели. Поздно, так сказать, узнали. Вот-с! А кто заболел?
— Все хорошие люди здоровы, как Аполлоны. Когда прибудем
Соколов достал из нагрудного кармана вечное перо, вынул блокнотик и написал своим твердым, крупным почерком:
Его благородию дежурному жандармскому офицеру по ст. Бологое. Приказываю явиться к седьмому вагону поезда № 100 с доктором и фельдфебелем. Иметь носилки. Полковник полиции Аполлинарий Соколов.
— Держи!
Соколов кивнул блондину:
— Пошли со мной!
Соколов заглянул в злосчастное четвертое купе.
Рыжий находился в том же положении, только лицо стало еще более меловым, а изо рта вышла кровавая пена.
Семен, враз потеряв браваду, тем не менее продолжал жрать колбасу и запивать ее остатками шампанского — прямо из горлышка.
Соколов грозно посмотрел на него:
— Что скажешь, пособник шулера? Видишь, к чему мошенничество приводит? Будешь отвечать по закону!
Семен прекратил жевать. Неожиданно произнес:
— Виноват-с! Простите, что вовлек вас…
Соколов презрительно посмотрел на Семена:
— Придется на ближайшей остановке расстрелять — как сообщника!
Семен тихо заплакал:
— Моя бедная мама…
— Иди сюда! — Соколов сурово посмотрел на зазывалу. — Садись под арест.
Стараясь не наступить на лежавшего, Семен поспешил выйти из купе.
Сыщик провел его в свое, пятое. Полез в чемодан, вынул наручники. Скомандовал:
— Руки за спину! Оружие есть? — Приказал проводнику: — Обыщи.
Оружия не оказалось. Только нашлась крапленая колода карт.
— Сиди тихо, как воробей в гнезде! — Соколов взмахнул кулачищем. — Иначе… Проводник, замкните купе снаружи, а ключ мне дайте.
Семен согласно закивал головой.
Соколов вернулся в четвертое купе, наклонился над рыжим и взял его руку: пульса не было, но тело еще сохраняло живую теплоту.
Беспризорный труп
Сотый затормозил на станции Бологое. Не прошло и трех минут, как в вагон вскочил жандармский офицер, сопровождаемый урядником и седеньким доктором с обязательными атрибутами этой профессии — остренькой бородкой, в золотом пенсне и с кожаным баулом.
Они пожирали глазами легендарного Соколова, про которого столько наслышаны были.
Соколов открыл купе. Негромко сказал:
— Обследуйте, точно ли умер?
Доктор поставил на стол баул, а сам наклонился над рыжим, разглядывая зрачки. Попросил жандарма:
— Николай Петрович, спичкой посветите!
Затем доктор вздохнул, вытащил стетоскоп, приложил к груди рыжего, малость послушал. Выпрямился, перекрестился:
— Летальный исход.
Жандарм вопросительно посмотрел на Соколова: