Триумф графа Соколова
Шрифт:
Ленин подумал-подумал и махнул рукой:
— Ну да ладно, пусть тогда на кону стоит двадцать пять гульденов.
— Не советую, геноссе Ленин. Вдруг ваша большевистская касса потерпит урон?
— А, испугались?
— Нет, не испугался. Если желаете под интерес, геноссе, пусть будет по-вашему — под интерес.
Завязалась игра. Первые десять ходов соперники сделали быстро. У белых на поле «е» образовались сдвоенные пешки. Зато у Ленина в центре появилась ослабленная пешка, которую он вскоре и потерял.
Соколов мало тратил времени на обдумывание
Наконец он двинул вперед пешку, явно подставляя ее под удар белым конем. Но Соколов от жертвы уклонился, и на двадцать втором ходу Ленин потерял ферзя.
Он смахнул фигуры на пол, с досадой проговорил:
— Опять, граф, вы меня обманули! Эй, Надя, принеси пятьдесят крон.
Огорченная Надя полезла в сумочку, выложила гульдены и кроны на стол. Ленин отсчитал, протянул Соколову:
— Забирайте, ваше счастье!
Арманд явно веселилась: ей была не по душе увлеченность Володи шахматами, которыми нередко он и ее мучил.
Ленин задумчиво потер лоб:
— Странно, что вы, граф, не попали в ловушку.
— Вы, геноссе Ленин, разыграли партию Дуз-Хотимирского с американцем Фрэнком Маршаллом 1910 года. Маршалл непревзойденный мастер тонких ловушек. Но я помню эту партию, мне ее показал сам Федор Дуз-Хотимирский, который ловушки избежал и выиграл на двадцать третьем ходу. По этой причине ваш «тихий» ход не прошел, я не стал бить пешку на «е-5»…
В дверь кто-то позвонил. Инесса вышла в прихожую и тут же вернулась. Мятным голосом сообщила:
— Простите! Там прибыли товарищи от Красина. Говорят, что время у них мало, завтра на поезд, а у них срочное дело… Думаю, денег станут просить.
Расстроенный проигрышем Ленин сказал:
— Проведите их в соседнюю комнату. — И к Соколову: — Такая вот, батенька, жизнь! Себе совершенно не принадлежу. — Потер задумчиво лоб, рассмеялся: — Есть передовая идея — погуляем, пройдемся по городу. Мне надо с вами обсудить некоторые вопросы, а в доме много ушей. Да и для моциона прогулка — польза великая!
— А гости?
Ленин махнул рукой:
— Подождут. У всех только одно на языке: «Дай!» …Ильич, взяв под руку Соколова, вышел на оживленную, залитую ярким солнцем улицу.
Стадо и власть
Соколов любил старинный Краков, как и самих поляков — людей до отчаянности смелых, верных товариществу и своему слову.
Бывая в этом городе — старой польской столице, он обязательно приходил в центр города, на площадь Рингплац, заходил в костел Святой Марии и на древний Суконный рынок, сооруженный еще в XIV веке. Тут на первом этаже размещался национальный польский музей, жемчужиной которого было большое полотно Семирадского «Живые факелы Нерона».
Заходил непременно и в другой музей — князя Чарторыйского, где в картинной галерее, среди прочих, были работы Рембрандта, Леонарда да Винчи, Рафаэля.
Теперь же было не до посещения музеев.
Ильич, продолжая держать Соколова под руку, говорил:
— С вашим, граф, приездом холод сменился
Ленин сразу же стал, как обычно, говорить о политике. Сегодня он поносил тех, к кому еще недавно испытывал симпатии.
— Наш мир, — страстно проговорил Ленин, — словно соткан из предательства. — Ах, Елагин, Елагин! Сучий потрох! Или, скажем, Потресов…
— Это который Александр Николаевич? — уточнил Соколов.
Ленин подергал редкую рыжеватую бороденку, исподлобья с прищуром поглядел на собеседника и своим обычным, сиплым голосом резко сказал:
— Этот самый! Стоял у истоков нашего движения, с 1896 года был членом Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», с девятисотого года — член редколлегии «Искры». И вдруг, подлец, возглавил меньшевизм, активно выступает против моей платформы. Негодяй, болван, говно! Тьфу!
После короткой паузы Ленин снова начал ругаться:
— Или другой субчик — Богданов… Вонючка! Сопляк!
Соколов сам старался о других плохо не говорить и не любил, когда при нем ругали других. Он с добродушной улыбкой, чтобы сменить тему, сказал:
— Я, Владимир Ильич, представляю, какой шум, крики, оскорбления по адресу друг друга раздаются на ваших партийных сходках…
Ленин не рассердился, напротив, легко согласился:
— Именно так! Бедлам, публичный дом! — И вдруг резко поменял курс беседы. — Но и те, на кого, граф, опираетесь вы, ваше правительство, — жулики, мерзавцы и негодяи. — Помолчал и каким-то новым, задушевным тоном произнес: — И все равно революцию придется делать. И она не за горами. Если бы вы знали, Аполлинарий Николаевич, как мне душевно приятен ваш визит.
Соколов улыбнулся:
— И больше меня не будете укорять нашей войной в Поронине?
— Конечно нет! Напротив, я восхитился вашей находчивостью и самообладанием. Нам бы таких людей!
— Польщен!
Ленин продолжал:
— Один толковый и честный человек с революционным сознанием на государственной службе гораздо более важен, черт возьми, чем сотня оболтусов.
Ленин сделал паузу, надеясь услыхать реплику собеседника, но Соколов промолчал.
— Вы спросите меня: что такое революционное мировоззрение? И я отвечу вам: это социальный идеал, воодушевляющий как отдельные личности, так и целые народы совершать величайшие подвиги, которые являются светлыми пятнами на общем сером фоне развития человечества.
Соколов подумал: «Господи, разве нормальный человек может с серьезным видом нести такую ахинею?» С трудом скрывая иронию, произнес:
— Гениально сказано!
— Еще Шопенгауэр говорил: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает!» — Ленин, все более распаляясь, говорил так громко, что на него оглядывались прохожие. — Цель человека с революционным мировоззрением — всеобщее благо и равенство. Но народные массы инертны, это стадо в своем большинстве не желает добрых перемен. Когда мы придем к власти, мы силой расшевелим эту природную лень, эту инертность.