Триумф Клементины
Шрифт:
Квистус откинулся в кресле в глубоком размышлении. Он только что начал опровергать новую теорию о соседстве палеолитических и неолитических могил в Дании и ему было довольно трудно возвратиться от четвертичной эпохи к настоящему времени. Но перспектива целой семьи, умирающей по его милости от голода, пришлась ему по вкусу.
— Очень хорошо. Очень хорошо, Вандермер. Пусть околевают, — сказал он. — Пусть околевают, — повторил еще раз про себя и взялся за перо.
Вандермер намекнул о вознаграждении. Квистус лукаво посмотрел на него.
— Вы сжалитесь и дадите, пожалуй, им денег. Подождите пока они умрут. — Он с наслаждением
«Бизигоматический поперечный диаметр», — написал он, продолжая прерванную приходом Вандермера фразу. Он остановился. Он потерял нить. Речь шла о сравнительном измерении вновь открытых черепов. Он положил перо и вежливо, по-джентльменски, проклял Вандермера. Он снова принялся за бизигоматический поперечный диаметр, но умирающая с голоду семья заняла все его мысли. В конце концов, он решил бросить на сегодня работу и помечтать о своей преступности. Это было большим удовольствием. Практически он убивал мать и детей, в то же время находясь вне условий обыкновенного убийцы. Вандермер заслужил награду. После обеда он навестит их. Что-то сильно его тянуло туда. Он сам себе обещал только взглянуть на мучения своих жертв. Между прочим, в письме стояло: «самое жестокое волчье сердце дрогнуло бы при виде их». Он покажет автору письма самое жестокое сердце. Инстинктивно он опустил руку в карман, где он держал золото, там было три соверена. Он улыбнулся. Было бы рекордом дьявольской подлости положить их перед глазами голодной обрадованной женщины на стол и затем спокойно с безжалостным смешком спрятать их обратно в карман.
«Я не буду дураком», — подумал он, когда в автомобиле въехал на Клеркенроуд.
Шофер дал сигнал, что желает разговаривать с седоком. Квистус высунулся из дверцы.
— Вы знаете, где Транзит-стрит, сэр?
Квистус не знал. Не может же джентльмен знать все многочисленные улицы, выходящие на Клеркенвелль. Даже местный торговец молоком не знал, где Транзит-стрит. Ни полисмен, ни почтальон. Взбешенный Квистус поехал в ближайший почтамт навести справки. Такой улицы совсем не существовало на Клеркенвелле. Он справился в управлении Лондонских почтамтов. Такой улицы не было в Лондоне.
Квистус в скверном расположении духа отправился домой. Еще раз его обошли. Вандермер просто-напросто выдумал свое погибающее от голода семейство. Был ли на свете второй подобный негодяй? Он принялся обдумывать наказание для своего недобросовестного приятеля. Решение явилось само собой, когда Вандермер, через несколько дней прислал письмо с извещением, что самый младший ребенок умер в страшных мучениях. Квистус взял письмо и написал следующее:
«Мой дорогой Вандермер, я послал м-с Вильгуд денег на похороны. Туда же приложил чек и для вас, пойдите на Транзит-стрит и возьмите его. Пока не имею надобности в ваших услугах.
Искренне ваш Ефраим Квистус».
Он сам опустил письмо, отправляясь завтракать в клуб.
После прекращения обедов по вторникам (они были упразднены ввиду новых отношений) Хьюкаби, Вандермер и Биллитер встречались для совместной беседы раз в неделю в одной таверне. Здесь они обменивались мнениями о религии и алкоголе и рассказывали друг другу невероятные анекдоты о своих успехах. Но о Квистусе, завидуя друг другу, они говорили мало. Бедный
— Что же из этого будет? — резко спросил Вандермер, впервые забывая условие, что они — три старых друга, соединившихся для защиты интересов бедного старого джентльмена.
— Мой дорогой Ван… — протестующе поднял руку Хьюкаби.
— Ах, оставьте! — закричал Вандермер. — Я теряю терпение. — Он повторил вопрос.
— Пустая забава. Что же еще? — сказал Хьюкаби.
Они начали перебранку, пока до тех пор молчавший Биллитер не прекратил ее, ударив кулаком по столу.
— У меня — идея, — заявил он, — имеете вы какую-нибудь женщину в виду?
— Бог мой, нет!
— Я могу вам предложить одну. Не будет надобности ехать за границу — она в Лондоне.
Хьюкаби дал ему несколько нелестных прозвищ.
Вся заманчивость его предложения и состояла в путешествии на континент.
— Тем более, старина, — заметил он, — что это мое дело.
Биллитер посмотрел волком. В конце концов, эта мысль не имела за собой больших достоинств. Вандермер также начал что-то обдумывать. Он спросил у Биллитера подробности о леди.
— Она вдова моего старого приятеля, — объяснил Биллитер. — Настоящая леди и все тому подобное. Ее муж, драгун гвардии, умер, не оставив ей и копейки. Она как-то обернулась, живет теперь очень хорошо, великолепно одевается и достаточно умна, чтобы не терять своего социального положения. Чертовски хорошенькая женщина, но ее сердце, я думаю, не разобьешь и киркой. Мне кажется, что она в данном случае очень подходит.
— Откуда же у нее берутся деньги на то, чтобы хорошо жить и великолепно одеваться? — осведомился Хьюкаби.
— Биллитер думает, что это может давать как Квистус, так и кто-нибудь другой… Не правда ли, Биллитер?
Биллитер утвердительно кивнул и сделал несколько глотков виски с водой.
— Итак, мы должны на ней остановиться! — воскликнул Вандермер.
— Все это очень хорошо, — возразил Хьюкаби, — но я совсем не желаю упускать единственный случай отправиться за границу.
— Отправляйтесь тогда за границу, — согласился Вандермер. — Если леди такова, как я ее себе представляю, она не будет прогуливаться здесь на Канале, и если будет знать, что в Булоне гуляет птица с золотыми перьями, умирающая от желания, чтобы ее пощипали.
— Как вы грубы и вульгарны, Ван, — заметил Хьюкаби.
— Такие джентльмены, как Квистус, не гуляют по праздникам в Булоне и не посещают домов на Рамсгейте. Они не дают больших сумм великолепно одетым леди с предполагаемыми собственными средствами.
— Он такой дурак, что ничего не разберет, — заявил Вандермер.
— Подождите, — сказал Биллитер. — Вы оба ошибаетесь. Я вам сказал, что она леди. — Его манеры внезапно изменились, возможность кого-то одурачить оживила его. — Я не знаю, как вы это понимаете, но для Квистуса это будет что-нибудь значить.