Триумф Великого Комбинатора, или возвращение Остапа Бендера
Шрифт:
– Сейчас бы мороженого из синего стаканчика с костяной ложечкой, – вытирая платком лицо, выдохнул Остап. – Но придется утолить свой голод этим барашком.
Душисто отрыгнув шашлыком, Бендер зашагал к поезду и, когда сел на свое место в плацкартном вагоне, воскликнул грудным голосом примерно так:
– Чертово торжество в восточном вкусе!
Как только путейцы перестали простукивать буксы, поезд "Бришкент-Газганд" тронулся с места. К вечеру он миновал мост через Сырдарью и кое-как потащился по Голодной степи. Простояв около часа в Джизаке, поезд продолжил свой путь по
Закусив на вокзальной площади чем аллах послал, Остап форсированным шагом направился к главной аорте города шоссированной улице Улугбека. Он остановился под вывеской "Прокат автомобилей акционерного общества Узбеккурсо", с деловым видом открыл заднюю дверцу таксомотора "рено", сел на сиденье и, растолкав дремавшего шофера, холодно приказал:
– К рабочему общежитию имени товарища Копыто, улица Максимильена Робеспьера, дом восемь.
Водитель с красным лицом и закрученными усами а ля "жиллет" молча завел мотор, авто взвыл, наддал, развернулся и понесся по проспекту Социализма.
Сладко зевнув, великий комбинатор открыл новый кожаный портфель с окованными металлом углами, вытащил из него коробку папирос и лениво закурил.
Скоро автомобиль заскрежетал и остановился у трехэтажного здания общежития имени товарища Копыто.
Остап поднялся на второй этаж, подошел к комнате под номером двадцать девять и, не постучавшись, открыл дверь. Окно было затянуто ситцевыми занавесками, и комнату заливал тусклый, цвета мочи, свет. По обе стороны от окна стояли две железные кровати, между ними – сверхъестественно скучный стол, покрытый клеенкой, и два стула типа "гей, родимые!". За столом сидел Александр Иванович Корейко. Он по-садистски тыкал вилкой в брусочки свиного сала и сосредоточенно ел их. Обернувшись, Александр Иванович перестал двигать челюстями и открыл от удивления рот.
– Ты жива еще, моя старушка! А вот и я! Привет тебе, привет! – заорал с порога молодой человек, распахнув для объятия руки.
– Здрасьте, – проронила старушка исказившимся голосом. Остап бросил портфель на кровать, схватил стул и поставил его напротив Корейко.
– Ну что вы на меня смотрите так, словно собираетесь родить ишака? – с наивозможной дикцией пробасил великий комбинатор, верхом усаживаясь на стул. – Что вы там такое лопаете? Уж не бутерброд ли с какой-нибудь собачьей радостью? – Я...
Остап встал со стула и наотмашь снял кепку.
– Нет, студент не понял. Ставлю вас в известность, Александр Иванович, что я прибыл в Газганд. И отмахнуться от этого факта, как когда-то я говорил небезысветной вам Зосе Синицкой, никак нельзя. Ну же! Что это у вас глаза, как у быка, на выкате?
И в самом деле: Александр Иванович с удивлением смотрел на сияющего, полного задора и неукротимой энергии Остапа Бендера. Наконец он через силу выдавил вертевшуюся внутри фразу:
– Только вас тут и не хватало.
– Ох, как это грубо, – деланно возмутился Остап. – Не по-восточному.
Корейко поднял голову и с раздражением спросил:
– Вы что же, опять пришли за деньгами?
– О, деньги! Из вашего фибрового чемодана! Новенькие пачки, аккуратно заклеенные в белую бумагу. Каждая пачка перевязана шпагатом. Этакие милые миниатюрные бандерольки. Билетики Госбанка с рисунком сеятеля! Картинки с выставки! Так вот, они мне не нужны!
Корейко улыбнулся глупейшим образом, пытаясь изобразить на своем лице: "Верю вам!".
– Чего же вы хотите?
– Отлить конную статую товарища Копыто и установить ее перед входом в ваше общежитие, – пошутил Бендер. – Поможете? Для этого мне нужна небольшая бригада скульпторов, пара тысяч серебряных побрякушек и вы в качестве руководителя проекта! Корейко усмехнулся.
– Меня вчера сократили. Так что можно заняться и статуей. – Сократили? – Остап был в приподнятом настроении. Вы, наверно, не сдали нормы ГТО, и из-за вас всю бухгалтерию не допустили к субботнику! Она оказалась в планово-финансовом тупике! Ай, как нехорошо! Не отчаивайтесь. Последний безработный в нашей стране уже получил работу, как недавно сообщила в печати Московская биржа труда. Найдется что-нибудь и для вас! Сибирь большая!..
– Мне не до смеха, – скривился Корейко.
Тут они подумали разно. Корейко: "Может, в этом портфеле у него новое дело-компромат?", Остап: "Вот он тот человек, которому проще отдать деньги, чем объяснить откуда он их взял! А смотрит-то как! Взгляд гиганта мысли! Ей-богу дыру на мне протрет!" Остап погладил на джентльменский манер свои тонкие усики и, смотря себе под ноги, произнес с повелительной интонацией: – Ладно, поговорим серьезно. Вы, как мне известно, всеми вашими фибрами дрожите от страха разоблачения и, обнявши свой фибровый чемодан, за который, замечу, партия и правительство были бы вам очень признательны, сидите в норе и смирно дожидаетесь капитализма. Но этого не случится! В ближайшие полсотни лет, по крайней мере.
– Что же вы от меня опять хотите? – в душе подпольного миллионера росло напряжение.
Великий комбинатор подтянул портфель и водрузил его себе на колени.
"Я так и знал. Компромат!" – вновь пронеслось в голове экссчетовода.
– Спокойствие, любезный Александр Иванович! Отцвели уж давно хризантемы в саду... Подзащитного я из вас больше делать не буду. Если нет возражений, мы сейчас же отправляемся в Москву. Такси, как говорил Адам Козлевич, уже подан.
Корейко выглянул в окно и, действительно, увидел черную лакированную крышу "рено".
– Ничего не понимаю. Какая Москва?
– Я предлагаю вам, что не в моих правилах, вступить в концессию.
– Работать с вами? Да вы смеетесь.
– Александр Иванович, я сын турецко-подданного, то есть потомок янычаров. Я очень гордый и могу обидеться... Вам фамилия Оконников, случаем, не знакома?
Корейко невольно охнул.
– Да не трепещите вы! Я не собираюсь по всей республике трубить о ваших прошлых связях с гражданином Оконниковым.
– Все это как-то закомуристо!