Троцкий. Книга 2
Шрифт:
"…Они (участники кронштадтского мятежа. — Д.В.) хотят такой революции, которая не вела бы к диктатуре, и такой диктатуры, которая обходилась бы без принуждения" [186] .
Приведенные фрагменты написаны сталинским, а точнее, характерным большевистским языком. И Троцкий, и Сталин были личными антиподами, но оба остались типичными большевиками, помешанными на насилии, диктатуре и принуждении. Подобная заданность дала основание Бердяеву заявить: "Этим жутки они" [187] .
186
186 Там же Л 202–218.
187
187
Оказавшись за океаном, Троцкому пришлось отбиваться от сталинской клеветы, критики отколовшихся сторонников, нападок коммунистических и рабочих организаций Мексики, которые по-прежнему требовали высылки Троцкого из страны. Находясь в гуще событий, в кипящем море страстей, изгнанник тем не менее чувствовал себя как бы за околицей революции, на периферии главных мировых событий. В нем нарастало чувство внутреннего одиночества, которое порой чрезвычайно угнетало сознание. Троцкий не сдавался, пытался сохранить лицо революционера, напоминал мировому сообществу о себе: он еще жив, он надеется, он еще не сказал последнего слова… Только Наталья Ивановна понимала всю глубину его духовной депрессии, которую он искусно скрывал.
Почти два года, которые Троцкий и его жена прожили у Диего Риверы, казались в смысле быта и условий просто идиллическими. Но неожиданно наступил разрыв. "Яблоком раздора" стал президент Мексики Карденас. Троцкий относился к нему с подчеркнутым уважением: ведь именно он смело приютил его у себя в стране. И вдруг Ривера обрушивается в печати на президента как на "пособника режима Москвы". Троцкий и Ривера пробовали объясниться, но разногласия углубились. Тогда Троцкий заявил, что не может больше пользоваться его гостеприимством.
Почти в это же время произошли и другие события в семье Троцкого, о которых его биографы, за исключением, пожалуй, лишь И.Дейчера, ничего не говорят.
Когда Троцкий прибыл в Мексику, кроме лиц, направленных президентом, и сторонников лидера IV Интернационала, его встречала невысокая, хрупкая, красивая женщина — Фрида Кало. Актриса и художница, она была другом и секретарем Диего Риверы. Живя в Синем доме художника, Троцкий часто встречался не только с хозяином, но и с Фридой. Неожиданно у 57-летнего Троцкого возникло сильное влечение к этой умной и обаятельной женщине. Это было необычно, потому что Троцкий по своей натуре был пуританином и придерживался строгих взглядов на семейные отношения. Он искренне любил Наталью Ивановну, но здесь чуть не потерял голову. Троцкий, будучи воспитанным человеком, вдруг стал публично проявлять повышенные знаки внимания к Фриде, восхищаться ее умом и талантами. В июле 1937 года Троцкий, по предложению Диего, выехал на три недели (один) в поместье Гомеса Ландеро, где отдыхал, ездил верхом, занимался рыбалкой и немного писал. Через несколько дней к Троцкому приехала на один день Фрида. Никто не знает характера и глубины отношений этих двух людей: немолодого, изломанного жизнью революционера и 28-летней красавицы. Троцкий увлекся, о чем свидетельствуют его несколько записок, адресованных Фриде Кало. Недавно их обнаружил мексиканский журналист Ксавьер Гусман Урбиола в бумагах покойной подруги Фриды — Терезы Проенцо [188] .
188
188 Silturas, Sabado 8 de septembre de 1990, № 268
Содержание записок говорит о глубоком смятении и увлечении Троцким неожиданно встретившейся на его тернистом пути женщиной. Об их отношениях становится известно Наталье Ивановне и Диего. Последовали трудные объяснения. У Троцкого хватило рассудка не доводить до разрыва с женой. Отряхнув с себя магические чары мексиканки, Троцкий все откровенно поведал Наталье Ивановне. Его секретарь Хеан Ван Хейхеноорт в своей книге "С Троцким в изгнании. Из Принкипо в Койоакан" пишет, что у его шефа после небольшого "помутнения" разум взял верх над чувствами.
Но с Диего Риверой отношения уладить не удалось. В своей последней записке к Кало Троцкий пишет: "Я надеюсь, что можно еще восстановить с ним (Диего Риверой. — Д.В.) дружбу: политическую и личную и я искренне
189
189 Op cit P 3
С помощью своих американских друзей Троцкий весной 1939 года приобрел большой, но неуютный дом на улице Вены на окраине Койоакана — предместья Мехико. Покупка строения сразу поставила Троцкого в тяжелейшее финансовое положение. Он публиковался, где мог, получил в нескольких издательствах авансы на незавершенную книгу "Сталин", пытался переиздать свои старые книги. А нужно было содержать еще двух-трех секретарей, телохранителя, экономку, машинистку. В этой обстановке Троцкий вынужден был продать Гарвардскому университету (Хоттонгская библиотека, бумагами которой пользовался и я с любезного разрешения ее директората) свой архив за поразительно малую цену — 15 тысяч долларов! В критический момент, как и раньше, помогли друзья Троцкого, включая Альберта Голдмана, благодаря чему изгнанник смог более или менее наладить быт в своем последнем пристанище на этой грешной земле.
Первое, чем занялись его друзья и охрана, — это укреплением высокого забора, дверей, входных ворот. У них соорудили специальную башню с прожектором, в доме установили сигнализацию. Он стал похож на крепость. двери в кабинете и спальне Троцкого обили листовым железом. Несколько полицейских круглосуточно охраняли дом снаружи; секретари и телохранитель — внутри. Наладили контролируемый порядок посещений. Незнакомые люди допускались к Троцкому без вещей и только в сопровождении телохранителя. По-прежнему к нему шли журналисты, ехали сторонники из разных стран. Революционера навещали издатели, деятели троцкистских организаций. Через секретаря Троцкого М.Зборовский узнал, что Троцкий "падок на приезжих из Союза и Испании" [190] . Эту особенность изгнанника пытались учесть в Москве.
190
190 Архив ИНО ОГПУ — НКВД, ф 31 660, д 9067, т 1, л 163
Весь день у Троцкого был строго распланирован. Он рано вставал и до завтрака обычно часа два работал за письменным столом. После завтрака литературная работа продолжалась до обеда. Троцкий диктовал, редактировал, писал сам, рылся в своем архиве. Помощники-секретари просматривали почту, делали вырезки, выписки, подбирали необходимый материал к очередной главе книги, новой статье, готовили проекты ответов на многочисленные письма.
Маленькая крепость жила своей напряженной и тревожной жизнью. Шла борьба за выживание. Окружение Троцкого давно заметило, что вокруг дома изгнанника все чаще стали появляться незнакомые люди. Одно время у одного из соседних домов возник настоящий наблюдательный пункт. Какие-то люди вроде что-то копали, но вскоре стало ясно, что это имитация деятельности, потому что каждая новая смена — три-четыре человека — не столько ковырялась в своей траншее, сколько разглядывала дом Троцкого: кто входит, кто выходит, когда и т. д. Сомнений не было: сотрудники НКВД, вынужденные покинуть Пиренеи после поражения испанской революции, видимо, были в немалом количестве перебазированы сюда.
Льва Давидовича страшно сковывали стены двора и дома. Выходя из кабинета во двор, обычно вечером, он мерял три десятка шагов в одну сторону, затем в другую, погрузившись в раздумья. Как он признавался Наталье Ивановне, все чаще его мысль возвращалась назад, к подножию века, в Октябрь, в бронированную коробку его фронтового поезда, к тем ошибкам, которые они допустили с Лениным, не разглядев в Сталине чудовищного Каина. Мысль о "кремлевском горце" все чаще витала в этом каменном дворике еще и потому, что Троцкий последние год-полтора своей жизни отдал созданию политической биографии своего смертельного врага, олицетворявшего, по словам автора биографии, "похмелье русской революции".