Трое из двух
Шрифт:
Так что у Виктора было много поводов раздражаться и чувствовать себя глупо. И сегодня утром от первого, что он увидел, открыв глаза — проклятая книжка — настроение его упало до нуля. Он поморщился, спустился в ванную, но, вместо того, чтобы умываться, хмуро посмотрел прямо в серые глаза своего отражения в зеркале. Машинально пригладил светлые волосы, потёр негустую щетину на подбородке.
— Ты же симпатяга! — попробовал утешить себя.
Симпатяга… Если бы не этот курносый нос и слишком густые и тёмные для блондина брови, и если
"Стоп! По этому лицу кажется, что у меня болят зубы или живот. А они не болят. Так почему я ною? Что, мне хуже, чем тому бедняге с диабетом и болями в суставах? Хватит ныть! Если даже этот чудак Дин решил, что со мной нужно дружить… и ребята ведь не со злости разыграли, такие они уродились… и книга старинная, но, если честно, что-то в ней есть… В общем, не всё плохо. Даже наоборот, всё неплохо. Сегодня, между прочим, суббота, то есть, два дня отдыха! А будет совсем хорошо, если сделать хоть какую-то физзарядку, а не побежать сразу на кухню".
Зарядка добавила ему бодрости, и в кухню он вошёл, посвистывая и улыбаясь. Там уже хлопотал отец, как всегда готовя один и тот же завтрак: яичница, хлеб с маслом, чай, джем.
— Привет! — весело сказал Виктор. — Опять бардак на кухне? Почему ты не разрешаешь тёте Глаше приходить каждый день?
(Тётя Глаша — домработница, которая два раза в неделю приходила к ним убирать и кое-что стирать).
— Двое взрослых вполне могут себя обслужить сами, — проворчал отец. — Намажь хлеб маслом.
— Я буду гренки.
— Тогда мне намажь два кусочка.
— Обычным или с грибами?
— Всё равно. И подай тарелки.
В кухне были порционные сковородки для яичницы, но у отца и сына вошло в привычку во время редких совместных завтраков жарить её в большой сковороде и делить на двоих. Иногда они не виделись целыми днями, а то и неделями, только перезванивались. Бывало, что питались в ресторанах или кафе, а то и просто доставали очередную банку консервов или замороженную готовку. Суббота была тем днём, когда они чаще всего встречались и именно за завтраком. И, как это ни странно, чаще всего съедали его в молчании, не находя общих тем для разговора. Но сегодня Виктор вдруг захотел узнать мнение отца. Вот только как заговорить с ним, когда он сидит с неприступным видом?
— Что ты меня так изучаешь? — проворчал неожиданно отец, поднимая глаза от тарелки.
— Знаешь, у меня новый приятель. Очень странный тип.
— И что общего он имеет со мной, что ты так смотрел на меня?
Слова отца удивили Виктора тем, что показались…
— А ты знаешь, что-то общее есть. Дин умеет угадывать характер человека по его мимике и жестам. Понимаешь, у каждого свои движения, именно свои. Мы ходили по городу, и он о каждом мог что-то рассказать. Это невероятно!
— А-а… — равнодушно кивнул отец и снова уткнулся в тарелку. Доел яичницу, налил себе чаю, намазал печенье джемом.
И вот так всегда! Нет, так было и до смерти мамы,
— Я тоже немного потренировался, — заговорил снова.
— На мне? И что прочитал?
— Не только на тебе. А ты похудел, между прочим. Плохо ешь.
— Перестань…
— А если я переживаю за тебя? Ты неважно выглядишь.
— Ты тоже не лучше, поэтому ешь, пока не остыло.
Виктор не сводил с него взгляда.
— Знаешь, — наконец выговорил с трудом, — мне кажется, что ты был бы рад вообще меня не видеть. Чтобы я жил где-то в другом месте. Может быть, мне снять квартиру?
Отец вскинул голову:
— Что с тобой? Какие глупости ты говоришь? Разве я мешаю тебе встречаться с девушками или друзьями?
— При чём тут это? Просто мне кажется, что тебя не интересует, что я делаю, что думаю, чего хочу…
— Я же слушаю.
— Слушаешь? С таким видом, как будто это жужжание мухи? Спасибо!
— Зимой мухи не жужжат, — отец попытался свести вспышку сына к шутке. — И я действительно слушаю тебя.
— Не слушаешь! Даже если бы я рассказал, что целыми днями принимаю наркотики или убиваю людей, ты бы ответил этим своим "А-а". И всё!
— Хватит! — тарелки подпрыгнули от удара кулаком по столу. — Я не буду выслушивать глупости!
— А я не замолчу! Ты не слушаешь меня, не интересуешься мной, но ведь умерла не только твоя жена, но и моя мама! Так может мне уйти из этого дома, чтобы не раздражать тебя?
— Не нужно, — глухо ответил отец, и Виктору вдруг стало его жаль. И себя тоже жаль. И стыдно.
— Ладно, пап, — сказал он устало, — не сердись на меня. Я… я не хотел, и извини меня. И я… я пойду и погуляю…
Отец проводил его растерянным взглядом. Почти вся яичница на тарелке сына осталась целой.
Но нет худа без добра. Если бы не эта утренняя ссора с отцом и несъеденный завтрак, то Виктор никогда бы не познакомился с Аней, хотя её звали не совсем так и… Но всё по-порядку.
Он решил не брать машину, а прогуляться пешком. С горечью подумал, что может быть, встретит Дина, и тот ему окончательно испортит день своей таинственностью, недомолвками и упрямством. Но уже через пару улиц забурчавший живот сообщил хозяину, что завтрак остался на столе. Чай тоже не пил. Об этом напомнила и вывеска "Бутербродная".
А заведение он знал, потому что часто заходил туда с Григорием. Обычно такие места постепенно становятся чем-то вроде забегаловок-пивнушек, но это держало марку за счёт того, что рядом было несколько учебных заведений, и юных и молодых посетителей устраивал ассортимент. Конечно, там было пиво, но водку и вино не продавали, зато бутерброды были отличные. Не только бутерброды, а и пирожки, пиццы и разные прочие вкусности. Виктор "любил повеселиться, особенно — пожрать", — как шутил Гришка-Чудовище.