Трое в джунглях, не считая блондинки
Шрифт:
Повстанцы, изначально политическая сила коммунистического толка, давно и прочно срослись с наркобизнесом и террором. Девиз «Matar, rematar y contramatar», где «matar» — «убивать», на долгие годы определил образ жизни колумбийского общества. Так что Тавиньо ошибся на предмет того, что мы упали в «куло» на самолете. В «куло» мы оказались только сейчас. Когда наш эскорт доберется до моих документов, мне конец. Полный и безоговорочный. Но это когда доберется. И если. До того момента, если повезет, у меня будет возможность от них избавиться. Или сбежать. Как будет везти. Нужно,
От коки под раскидистые ветви деревьев-небоскребов уходила разбитая в хлам то ли дорога, то ли тропа. Пять минут — и мы оказались среди небольших абы как сколоченных хижин. Всё верно. Холодно здесь не бывает, а от гнуса кирпич не защитит. Невеликое население вывалило наружу полюбоваться на новеньких. Разумеется, основным центром внимания была Келли. Среди обитателей было несколько женщин, крепких попами колумбиек. Но кто на них смотрел? Как мужчина, я местных понимаю. Между колумбийками и Келли я однозначно бы выбрал Келли. Правда, я и между француженками выбрал бы Келли. И между англичанками. Понятно, что это временное помешательство. Его нужно пережить. В далекой перспективе. Для начала нужно было пережить сегодняшний день. И встречу с партизанами в целом.
Из самой крупной хижины, рядом с которой, под навесом, стоял допотопный электрогенератор, вывалился добродушный колумбийского вида дядюшка, которышка с круглым животиком. Улыбкой он мог осветить глухой чулан. И там же придушить или прирезать. Не по подлости душевной, но токмо по необходимости. Недрогнувшей рукой.
— Тавиньо Ферран! — вскричал он по-испански, раскрывая объятия. — Неужели ты жив?
— Вот они, издержки славы, — притворно вздохнул Ферран. — А что было, когда я был в основном составе… — посетовал он, но не более искренно, чем про славу.
[1] выражение "изподкустовый выползень" заимствовано из спектакля/фильма "Квартета И" "День Радио". Ну уж так в тему пришлось, что не удержалась.
40. Брайан
— Ладно, я всё улажу, — снисходительно заявил всем Отавиу. — Расслабьтесь.
Вот! А я-то всё ждал, когда оно появится. «Маньяна, транкила!» Теперь точно можно рассчитывать только на себя.
— Вы, главное, им папайю не давайте, — добавил Ферран с серьезным видом. Ни дать ни взять Большая Кошка, которая велит котятам вести себя хорошо и не пускать в дом Мистера Волка [1].
После чего он развернулся и пошел к поклоннику. Они обменялись энергичными объятиями и многочисленными похлопываниями. О чем они говорили, слышно не было, слишком далеко. Я попытался опустить руки, но получил стволом под ребра. Моим стволом, между прочим. Всё, я понял. Дорогой гость у нас один. Тот, который не ел три дня. А мы — тупые зажравшиеся гринго.
Нас загнали в одну из хибар. На полу в ней лежали плетеные циновки и покрывала несвежего вида. Видимо, казарма. Снаружи проскрежетал засов. Нет, скорее тюрьма. Или стойло для рабов.
— Здесь могут быть блохи? — Эндрю деликатно отодвинул одно из покрывал от стены и приставил к ней свой рюкзак.
— Они
Додсон усмехнулся единодушию и присел на импровизированную рюкзо-табуретку.
— А о чем вы договорились? Это код такой? — спросил он неуверенно.
— В смысле, — не понял я.
— Ну, про папайю, — в свою очередь завис Додсон. — У нас же нет папайи.
— "Не давайте папайю"[2] — значит "не подставляйтесь", — сообщила американцу девчонка, в Они очередной раз демонстрируя познания местных обычаев. Да чего уж удивляться после подробностей из интимной жизни пум? — Такое глубоко колумбийское выражение, основанное на глубоко колумбийской логике.
— Как вы думаете, что нас ждет? — спросил американец, сложив рука на руку в районе причинного места.
Очень спокойно спросил, без паники. Молодец. Впрочем, возможно, его спокойствие — следствие недостаточной информированности. И бедной фантазии.
Француженка пристроилась у другой стены и тоже уставилась на меня.
— Ничего хорошего, — буркнул я. — Келли, отдай Эндрю свой нож. Если сейчас, в дружеской беседе, Ферран проболтается, мы лишимся последнего оружия.
— Думаешь, ему не удастся с ними договориться? — поинтересовался американец.
— Это правительство с ними пятьдесят лет без толку пытается договориться… Но там же одни болваны сидят. А Тавиньо у нас — светоч дипломатии, — поделился я соображениями.
— Не юродствуй. — Блондинка поморщилась, будто у нее болела голова, а я по батарее стучал. — У тебя есть план?
— Отдай Эндрю нож, пожалуйста, — повторил я.
— При всем уважении, Брайан, нет, — возразила девчонка. — Если Ферран проговорится, и нож у меня не найдут, местная братва с удовольствием проведет… коллективный глубокий осмотр. Я ценю твое желание сохранить оружие, но не за мой счет, извини.
— Прости, не подумал, — согласился я.
В хижине повисла тишина.
— Может, всё же попробовать с ними поговорить? — предложил Додсон. — Хотя они английского не знают, — тут же поправился он.
— Я знаю испанский, но, боюсь, разговорами тут не обойдешься. Нужно бежать.
— Как? — Эндрю показал в сторону запертой двери.
— Не знаю. Сначала нужно оглядеться. Знаете, как инки захватывали новые народы?
— Как? — повторил американец, но уже с другой интонацией.
— Они предлагали им сдаться. Трижды. И трижды отправляли посольства для переговоров.
— И как?
— Послы проводили на территории противника тщательную разведку. В общем, шансов выстоять против многотысячной, хорошо обученной армии инков изначально было немного. А после разведки они и вовсе становились призрачными.
— Предложим им добровольно сдаться? — отчего-то развеселилась Келли.
— Нет, пока осмотримся.
Эндрю от моих слов, казалось, расслабился.
— А потом предложим сдаться, — я подмигнул и подошел к двери.
И постучал. Вы никогда не стучали в запертую дверь изнутри? Могу поделиться: чувствуешь себя полным идиотом. Вся эта… передряга была словно предназначена, чтобы дать мне новый жизненный опыт.