Трое в лодке, не считая собаки
Шрифт:
— Ты не повредил рыбу, надеюсь? — в тревоге воскликнул я, бросаясь к нему.
— Надеюсь, что нет, — ответил Джордж, осторожно вставая и озираясь.
Надежда его не оправдалась. Форель разбилась на тысячу кусков — я говорю тысячу, но возможно, что их было всего девятьсот. Я их не считал.
Нам показалось странным и необъяснимым, чтобы чучело форели могло таким образом разбиться вдребезги.
Оно и было бы странным и необъяснимым, будь это действительно чучело форели, но оно им не было. Форель была сделана из гипса.
XVIII
Мы оставили Стригли рано на следующее утро и гребли до Калэма, где переночевали под парусиной, вблизи плотины.
Река между Стритли и Уоллингфордом не особенно интересна. От Клива, на протяжении шести с половиной миль, не имеется ни одного шлюза. Кажется, это самый длинный перегон на всей реке выше Теддингтона, и Оксфордский клуб пользуется им для пробных гонок.
Но как бы ни было удобно это отсутствие шлюзов для гребцов, простой искатель развлечений поневоле жалеет о нем.
Лично я люблю шлюзы. Они приятно прерывают однообразие гребли. Люблю сидеть в лодке и медленно подниматься из прохладной глубины к новым видам и горизонтам; или проваливаться, так сказать, вон из мира, и дожидаться, в то время как скрипят мрачные ворота и узкая полоска света между створками медленно расширяется, пока вся смеющаяся река снова не раскинется перед вами и вы не выплывете из краткого плена на ее приветливые воды.
Живописные местечки — эти старые шлюзы. Толстый старый сторож, его бодрая жена и быстроглазая дочурка — все это люди, с которыми приятно перекинуться несколькими словами. Вернее, так было прежде. За последнее время управление Темзы, очевидно, обратилось в общество покровительства идиотам. Многие из новых шлюзных сторожей, в особенности в людных местах реки, — нервные суетливые старики, совершенно непригодные для своих обязанностей. Здесь же встречаешься с другими лодками и обмениваешься речными сплетнями. Темза не была бы волшебной страной, если бы не ее увитые цветами шлюзы.
По поводу шлюзов мне вспоминается катастрофа, едва не постигшая меня и Джорджа одним летним утром в Хэмптон-Корте.
День был чудесный, и шлюз кишел народом; и, как это водится на реке, предприимчивый фотограф задумал изобразить нас разбросанными по поднимающейся воде.
Я не сразу заметил, что происходит; поэтому очень удивился, увидев, что Джордж поспешно разгладил свои брюки, взъерошил волосы и залихватски заломил шапку на затылок; после чего, придав лицу выражение смешанной приветливости и печали, он принял грациозную позу и постарался запрятать ноги.
Первой моей мыслью было, что он внезапно заметил знакомую барышню, и я стал смотреть по сторонам, разыскивая, кто бы это мог быть. Все присутствующие словно внезапно одеревенели. Все они стояли или сидели в самых оригинальных и любопытных позах, какие мне когда-либо
И тут, наконец, меня озарил истинный смысл происходившего, и я встревожился мыслью, поспею ли? Наша лодка была на первом плане, и мне казалось неделикатным испортить фотографу его снимок.
Поэтому я живо обернулся и занял позицию на носу, опершись на багор с небрежной грацией, свидетельствовавшей о ловкости и силе. Затем я выпустил на лоб вьющуюся прядь и изобразил выражение мечтательности, с примесью легкого цинизма, которое, как говорят, мне к лицу.
В то время как мы стояли, дожидаясь решающего момента, кто-то за нами крикнул:
— Эй, там! Смотрите на свой нос.
Я не мог оглянуться, чтобы узнать, в чем дело и на чей нос требуется смотреть. Я искоса взглянул на нос Джорджа. Нос оказался нормальным — по крайней мере, в нем не было ничего, подлежащего изменению. Скосил глаза на свой, и он также оказался таким, как можно было от него ожидать.
— Смотрите на свой нос, вы, глупый осел! — повторил тот же голос, но громче.
Потом другой голос крикнул:
— Вытащите свой нос! Вы что не слышите, — вы, двое с собакой!
Ни я, ни Джордж не смели оглянуться. Рука фотографа была у аппарата, он с минуты на минуту мог щелкнуть затвором. Нас ли это они окликают? Что случилось с нашими носами? Откуда их надо вытаскивать?
Но тут весь шлюз поднял крик, и громовой голос позади нас рявкнул:
— Смотрите на лодку, джентльмены, вы, те, что в красной и черной шапках! Поторопитесь, не то фотограф изобразит два ваших трупа!
Тогда мы взглянули и увидели, что нос нашей лодки застрял под бревнами шлюза, а прибывавшая вода поднимается вокруг и опрокидывает ее. Еще минута, и все будет кончено. С быстротой молнии каждый из нас схватился за весло, мы мощным ударом высвободили лодку, оттолкнувшись от стенки, в то время как сами полетели вверх тормашками на дно.
Мы не удались на фотографии, Джордж и я. Разумеется, как и следовало ожидать, фотограф пустил свою окаянную машину в ход в тот самый момент, когда мы оба лежали на спине с диким выражением «где я? что случилось?» на лице и отчаянно размахивали в воздухе четырьмя ногами.
Наши ноги, несомненно, оказались на переднем плане. Собственно говоря, едва ли было видно что-либо другое. Из-за них выглядывали части других лодок и фрагменты пейзажа; но все и всё на шлюзе казались такими незначительными и жалкими по сравнению с нашими ногами, что остальная публика чувствовала себя вконец пристыженной и отказалась подписаться на фотографии.
Владелец одного парового катера, изъявивший желание взять шесть экземпляров, отказался от заказа при виде негатива. Он сказал, что возьмет их, если кто-нибудь сумеет показать ему его катер, но никто не смог этого сделать. Катер притаился где-то за правой ногой Джорджа.