Трое в одном морге, не считая собаки
Шрифт:
Я стоял в салоне, у бутылки водки и вслушивался в недра квартиры. Ленка рыдала под аккомпанемент бравурной музыки — Софья Моисеевна осваивала электронную игру. Праздничный ужин, судя по всему, отодвигался.
Я нашел на кухне банку с чем-то, напоминавшим крем для обуви, под кодовым названием «Цуцик». Положил его вместе с чем-то, надписанным без огласовок, в питу. [35] Съел. «Цуцик» был похож на шоколад, а второе, без огласовок, наоборот.
Пока в моем желудке осуществлялись единство и борьба противоположностей, я смотрел на остатки «Цуцика»
35
Пита — арабская лепешка.
Дейстивительно, играл «Маккаби». После опознания Джона интерес к зрелищу иссяк. Что поделаешь, я не болельщик. Я театрал. Потомственный. Пусть они тут узнают своих негров на темных улицах со ста метров в спину… У советских собственная ментальность… На баскетболистов смотрим свысока…
Зря я, что ли, привез любимовского «Гамлета без Гамлета». Кстати, ничто так не примиряет с израильской действительностью, как песни Высоцкого… Да и диалоги весьма актуальны:
«… Ты прибыл с севера и ничего не знаешь.Безумный Гамлет, в прошлый год убив отца,На этот раз прикончил сразу двух:Беднягу Клавдия и мать.Во время сна он влил им в уши яду.А яд ему всучил какой-то призрак.Подробностей не знаешь?..»Подробностей я не знал. И не было у меня труппы бродячих актеров для проведения следственного эксперимента по-шекспировски. И вообще, у меня больше ничего не было. А от Офелии остался только ее муж в законе, и встречаться с ним страшно не хотелось. Ну, неприятно мне встречаться с мужьями своих женщин. Слежу, чтобы не высунулось скотское чувство превосходства и всегда перебарщиваю — самоуничижаться начинаю. И понимаю, что это выглядит так, словно мне стыдно… А тут как бы даже и не с мужем, а со вдовцом…
Но от встречи с ним было не отвертеться. Хаббадник не оправдал возложенных на него чаяний; «Совет по Чистоте и Вере» ушел в подполье; таинственная подруга Анат куда-то еще глубже. Единственная ниточка, отводившая подозрение от моей семьи, вела к мужу Мариши — Вове. И лучше всего было сходить к нему прямо сейчас, пока Мики у хаверы… Да и водке с огурцами чего киснуть…
Магнитофон одобрил мое решение и пообещал перед тем, как обесточился:
«Идиотизм — не вечный спутник правды!Со временем ты все узнаешь…»САМ СЕБЕ ЧАСТОКОЛ
Сцены ревности можно было не опасаться. Вова, как и подобает супермену, был не ревнив. Когда он тогда неожиданно приперся, его не удивило ни то, что дверь долго не открывали, ни что полицейский при мундире, но босиком.
Замечательный мужик! Так и подмывало ляпнуть, когда мы службу в Афганистане вспоминать стали: «Что ж ты раньше не сказал, что из сороковой армии. Я бы с твоей женой путаться не стал…»
Нет, действительно бы не стал… Я хоть и скот,
Жека был сильно под дозой. Но меня узнал и сориентировался:
— Ты, браток, отвернись… или пойди отлей. Я убегать буду.
Правильно, в общем, сориентировался. Дней пару назад я бы его отпустил.
Но в ту ночь убили медсестру в реанимации — взяли наркотики. И я сказал:
— Ампулы у тебя, Жека, очень неудачные. Из-за таких медсестру замочили. Так что — извини.
Жека даже вышел из кайфа:
— Ты что, гад, мокряк на меня вешаешь?!
— Не вешаю, Жека. Но не исключаю. И отпустить не могу.
— А-а, — протянул Жека. — Я вспомнил! Ты же у нас принципиальный! Ты же по хатам не шарил, не мародерничал. Ты только трофеи… часы с трупов… шакал!
— Заткнись, скотина! — я не хотел, чтобы услышали остальные — нормальные люди в «афганский кодекс» не врубаются…
…Да, волосы и принципы с годами редеют. Но тем больше дорожишь оставшимися. Надо бы их как-нибудь на досуге причесать, уложить, а то во все стороны торчат, что-нибудь, или кого-нибудь цепляют, и не дают нормально продвигаться. И вообще — попадают в суп и портят аппетит.
Кстати, наконец-то я хожу по улице без «хвоста». Если, конечно, Микина хавера — не банальный ход для усыпления бдительности. И я сделал ответный банальный ход — начал перезавязывать шнурок.
Результат оказался глубоко небанален — Мики не было. Была Ленка.
Все стало на свои места. Похоже, что к Вове можно было уже не идти. Ленка, по обыкновению «проинтуичив», что я отвязался, испытывает, скажем, страх одиночества. И, в общем, правда страшно. Чужая страна, ни языка, ни профессии. Плюс сын, плюс старуха-мать. А тут — очень кстати — сука Фрида с неопознанным трупом. И тот же яд под рукой. Ниспосланный свыше случай вернуть мужа в ложе семьи… А Левик мог о чем-то догадаться, но без шифра писать о таком — страшно…
А с точки зрения Ленкиной морали, Фрида — не большая сука, чем Анат или Мариша… «Поднявший меч на наш союз, достоин будет худшей кары…», «Пусть ваше сердце не замрет, не задрожит рука…», «И одною пулею он убил обоих, и бродил по берегу в тоске…» Что она еще напевала в последнее время?
В тоске добрел я до знакомой двери, обезображенной какой-то каббалистической надписью из пяти «вавов» и одной «хэй». А потом еще шесть «вавов» и дырка от бублика.
— А-а, — сказал небритый ханыга в засаленной футболке и приглашающе отступил от входа. — Наконец-то. А то я все жду, когда ты придешь. Уже пол-ящика выпил… Ты там скажи, чтобы этого мудака больше не присылали… И переводчицу его, с ее русским языком… Сам приходи.
— Так я и пришел, — сказал я и по инерции выставил бутылку и огурцы на стол, на котором аналогичного, в различной степени опустошенности, и без того хватало.
Мужик сломался. И это, наконец, объяснило мне, почему Мариша изменяла такому шикарному мужу — и красавцу, и шкафу, и преуспевавшему там скульптору, уже начавшему получать заказы здесь. Когда я не выдержал и спросил ее об этом, она усмехнулась: «Он — слабый». Я тогда не поверил.
— А дочка где? — спросил я Вову, потому что все вокруг слишком напоминало общагу после Нового года, и ребенку в этом бардаке не было места.