Трое в одном морге, не считая собаки
Шрифт:
Мучается, бедный. Тяжело упускать добычу. Я даже испугался, что он в сердцах шмякнет яд об асфальт, и доказывай потом, что это его, а не моя работа…
А уж как мне жаль шанс упускать!..
А не буду я его упускать! Я же многого от жизни не требую — мне не его виновность доказать, а хотя бы от себя и домочадцев подозрение отвести. Вот она — «печенюшечка», предложенная мне из жалости судьбой. Все как раз: Мики — свидетель, яд — улика. И надо сделать это юридическим фактом.
Я рявкнул:
— Не двигаться! — отлепился от забора и возник перед стариком.
Мики врубил фары. Старик выглядел жалко.
— Кто эта женщина?!
— …Рахель…
— Почему ты за ней следишь?!
Старик, скорбно глядя на меня, пожевал губами и привалился к ограде:
— …Дочь…
Я слегка растерялся — то ли от боли в его глазах, то ли от неожиданного поворота:
— А мужчина?
— …Католик…
— В смысле? — сказал я.
— Гой, [32]– теперь у него были глаза человека, испившего чашу до дна.
32
Нееврей (ивр.)
Впрочем, последний глоток был еще у него в руке и он явно решил его сделать. Но как только старик начал сворачивать крышку пузырька, я перехватил его руку, подержал ее в свете микиных фар, затем достал из кармана носовой платок и медленно, чтобы у Мики ни в чем не было сомнений, сдавливал запястье, пока склянка не плюхнулась в платок. Вслед за ней к моим ногам плюхнулся старик.
Мики выскочил из машины и побежал к нам.
— Что ты с ним сделал?! — заорал он.
— А то ты не видел, — ответил я и добавил пару известных даже ему русских слов.
Мики ответил несколькими ивритскими словами, до сих пор мне неизвестными, и начал искать у старика пульс. И похоже, нашел, потому что слегка успокоился и потребовал, кивнув на платок:
— Покажи!
— Это яд, — внятно объяснил я, — тот самый. Он его, гад, под лекарство замаскировал. Надо узнать — кто из этой парочки такое лекарство принимает. Может, он его подменить хотел?!
Понятно, что так складно это звучало только в моем воображении. То есть примерно половину слов мне приходилось заменять аналогами разной степени отдаленности. Например, вместо «лекарства» была «еда для больных» и так далее.
У Мики не хватило мозгов это понять. Он лапанул пузырек, похерив всю дактилоскопию, понюхал яд, потом его лизнул и влил старику в рот. Что я мог сделать?! Только стоять и ждать когда на мне будет уже пять трупов…
…После того, как мы сдали слегка «реанимированного» хаббадника кардиологам, Мики сказал:
— Чем следить за стариком, лучше бы взял автограф у Джона.
— У католика? — догадался я.
В очередной раз Мики посмотрел на меня, как на идиота:
— Ты мне надоел. Ты завтра телевизор включи, посмотри баскетбол. Как раз «Маккаби» играть будет. А я хоть хавэру [33] свою навещу, бесэдэр?
33
Хавэра (ивр.) — подружка.
— Не могу тебе этого обещать, хавэр, — сказал я. — Ведь завтра дедушку могут выписать. А я хочу присутствовать при появлении четвертого трупа.
— Все хотят присутствовать при
— Ты не мог сказать мне это на пару часов раньше?! — возмутился я.
— Не мог. Я и сейчас не мог, это между нами. А потом — хотелось посмотреть на работу русской школы. Так ты посмотришь баскетбол, бесэдэр?..
«ИДИОТИЗМ — НЕ ВЕЧНЫЙ СПУТНИК ПРАВДЫ…»
Мне предстояло две операции. Приятная и неприятная. Получение первой зарплаты и свершение первого преступления на исторической родине.
Мой иврит явно не соответствовал поступившей на счет сумме, и пкида [34] посмотрела на меня со злобным интересом. И профессиональное чутье у нее было что надо — через пару минут я уже запихивал тещину карточку в банковский автомат.
Валютный счет был цел и даже поднакопил жирок процентов. Шекели тоже были на месте. Похоже, что частный детектив, выпасший меня, был альтруистом.
34
Служащая (ивр.)
Или ему платил «Сохнут». Или он поставлял информацию не за деньги.
Денег я зачем-то снял много, и теперь хотелось с ними что-нибудь сделать. Воображения хватило на бутылку водки, а чувства юмора — на банку огурцов. Чадам и домочадцам я прикупил в ближайших лавках подарки: Левику электронную игру, Ленке — кроссовки; сложнее было с тещей, но тут девица в седом парике улыбнулась мне с рекламы крема от морщин, и Софья Моисеевна получила французский крем в знак того, что подозревать ее в убийстве теперь не больше оснований, чем других членов семьи.
— Шалом, старуха! — сказал я Ленке. — Ставь самовар! — и стукнул об стол бутылкой.
Ленка закусила губу и подняла на меня обиженные глаза. «Началось»,тоскливо подумал я и взвыл голосом профкомовского Деда Мороза:
— Смотрите, какие я вам подарки принес!
Выход сына и тещи положил конец сцене первой «Ленка и ее муж-подлец».
Вторая сцена получилась не менее эмоциональной. Я вывалил на стол подарки. Левик с радостным воплем хапанул кроссовки, Ленка молча и скорбно рассшифровывала надписи на креме. Софья Моисеевна подозрительно взяла со стола пеструю коробку, повертела, сдержанно поблагодарила и ушла к себе в комнату разбираться.
— Значит, вот в чем дело! — трагически прошипела Ленка.
— Ты чего, старушка?! — приобнял ее я. — Что такое?!
— Не трогай меня! — крикнула она. — Я и без твоего подарка знала, что теперь кажусь тебе старой!..
Ленка ревела в ванной. Ее истерика должна была меня ошарашить — жена принципиально никогда не истериковала и истеричек не выносила. Не ошарашила.
Что-то подобное напрашивалось после моего чудесного освобожления из мест предварительного заключения. Наши взаимоуважение, духовную общность и совместное ведение хозяйства не оскверняло больше ничто плотское. Мариша еще не умерла во мне, а я не то, чтобы был принципиальным противником группового секса, но не с Ленкой же! А она слишком хорошо меня знала, чтобы отличить общий абсорбционный стресс от моих частных реакций.