Трофей для Хищника
Шрифт:
И от желания, которое скапливается обжигающим теплом внизу живота становится еще более стыдно. Мне еще и понравилось. Я отдалась незнакомому мужчине и получила удовольствие! Узнай об этом мама, она же отречется от меня, скажет, что я ей больше не дочь. Конечно, нельзя стерпеть такой позор для семьи. Почему я ему поддалась? Почему позволила ему соблазнить себя?
А могла не позволить? Вспоминаю его нежное давление, он наступал, как прибой, медленно и неотвратимо. Вчера все, что произошло в его спальне, казалось совершенно нормальным и
Завернувшись в одеяло, направляюсь в гардеробную. Там уже стоит моя дорожная сумка. Выуживаю из нее пижаму, надеваю. Любимый хлопчато-бумажный комплект майка-трусики с помятой физиономией Дональда Дака и подписью «Morning Face» — идеально, блин, про меня.
Умываюсь и принимаюсь за дело. Одежды тут видимо-не видимо. Оставляю на вешалках только то, что мне нравится, остальное летит в одну кучу у двери. Ох, оказывается, и муторное это дело — выбирать, что будешь носить. Заканчиваю только через несколько часов, когда телефон показывает 15:37. Голод уже бурчит в желудке басовитыми трелями, а мне стремно спускаться на кухню и рыскать в поисках еды.
Внезапно раздается стук в дверь. Вряд ли Игорь стал бы стучать. Подхожу и открываю. На пороге вижу женщину с добрым лицом в обрамлении короткого каре на темно-русых волосах. На ней трикотажный брючный костюм, в каком можно было ходить дома.
— Вы Эльвира? — спрашивает она, окидывая меня смущенным взглядом. Киваю. — Я Людмила. Экономка Игоря Михайловича. Я уже беспокоиться начала. Четвертый час, а вы из комнаты не выходите…
— Была занята, спасибо за беспокойство, — вяло пытаюсь оправдаться.
Людмила расслабляется и зовет меня есть. Как же кстати! Мы вместе спускаемся в кухню-столовую, где она угощает меня рагу из индейки. Безумно вкусно! Будто моя мама готовила.
— А чья одежда в гардеробной, которая смежная с моей спальней? — спрашиваю будничным тоном, стараясь не показать своего испепеляющего любопытства.
— Жизель, покойной жены Игоря Михайловича, — как-то слишком просто отвечает Людмила. — Она умерла два года назад. С тех пор в той комнате никто не жил. Но порядок я там исправно поддерживала. Игорь Михайлович потребовал, чтобы все оставалось на местах, как было при ней.
Мне становится жутко не по себе. Носить одежду умершего человека — такое себе… Но самое ужасное, выходит, Игорь намеренно делает из меня женщину, которую когда-то любил. Поселил в ее спальне, предложил ее одежду. В душе облаком отравляющего газа взвивается протест. Я не хочу в этом участвовать. Не хочу играть роль ожившего призрака.
Аппетит мгновенно пропадает, хотя я еще не доела. Благодарю за рагу и отказываюсь от какого-то супер-пуперского, со слов Людмилы, фирменного пирога. Мне хочется взбежать на второй этаж и повыкидать всю одежду покойницы за окно. Конечно, я так не сделаю. Не посмею проявить неуважение к памяти Игоря. Но и носить это он меня не заставит.
Возвращаюсь в спальню и развешиваю все, что приготовила
После пяти вечера, когда я привела в первозданный порядок гардеробную, в дверь моей спальни снова стучат. Что еще надо этой экономке? С досадой иду открывать. От злости даже топаю громче приличного. Набираю в грудь воздуха и распахиваю дверь.
На пороге стоит Игорь. Он, как и Людмила, окидывает меня взглядом, только не смущается, а сердится.
— Почему ты в ночной одежде, Эльвира? — спрашивает с металлом в голосе. — Ты что, только что проснулась?
— Нет, проснулась утром, — огрызаюсь не менее гневно. — Это удобная домашняя одежда. Моя собственная. Мне она нравится. В чем дело?
— Ты говоришь в таком тоне, — скрежещет Игорь, — будто форма горничной тебе понравится еще больше.
Хочется съязвить, что так и есть, но я прикусываю свой болтливый язык.
— Одевайся, пожалуйста, прилично, — договаривает он спокойнее. — У тебя целая гардеробная одежды, ты можешь себе это позволить.
Он собирается уже направиться в кабинет, но я останавливаю его за рукав.
— Кстати, по поводу гардероба, полного одежды… — осекаюсь под его суровым черным взглядом.
Уже жалею, что начала. Следовало принять это как подарок и не выкобениваться. Черт, и чего я напридумывала себе, что не могу носить вещи Жизель? Тем более, что огромная часть даже не распакованы.
— Что не так с одеждой в гардеробной? — холодно-вкрадчивый тон Игоря пробирает меня до костей. Кажется, он сейчас разотрет меня в порошок одним только взглядом.
Засада! И что делать? Съезжать или идти до конца?
29
Все же съезжать. Я не боюсь Игоря, просто не хочу огорчать. Насколько жива его память об ушедшей жене? Насколько глубоки раны? Вдруг я ненароком опорочу светлые воспоминания?
— Мне почти ничего не подходит, — с трудом выдерживаю его взгляд. — И вообще… Мне привычнее в своей одежде, которую я выбрала и купила сама.
— Хм, — Игорь задумывается. На лице отчетливо появляется озабоченность. Он несколько мгновений молчит, отведя взгляд, потом переводит обратно на меня и твердо произносит: — Хорошо. Я тебя понял. Скажи, ты ужинала?
Теряюсь. Он какой-то непредсказуемый. Или нет… Мне так кажется, только потому что я не понимаю, о чем он думает, и стиль мышления у нас с ним кардинально отличается. Я не понимаю хода его мыслей. А еще он не посвящает меня в них, выдает лишь готовые решения.
— Я пыталась позавтракать недавно, — отвечаю честно. — Аппетит такой себе.
Игорь Николаевич смотрит на меня недовольно.
— Переоденься, пожалуйста, и спускайся в столовую. Нужно поесть, — добавляет тоном, каким сказал бы человек, который устал спорить. — И… Ночью у меня на тебя планы.