Трон тени
Шрифт:
— Так, ничего, — выдавила она. — Настроение странное, вот и все.
— Пойдем, — бросила Абби. — Мне нужно выпить.
«Итак, — размышляла Винтер, пока они поднимались но лестнице, — я — женщина, которая притворяется мужчиной, который притворяется женщиной. Во всяком случае, так считает Маркус».
При одной мысли об этом ее разбирал смех. Янус, наверное, так все и задумал. Винтер до сих пор не смогла понять, почему он отправил ее именно к Джейн, разве только чтобы выполнить условие, которое она выдвинула тогда в Хандаре.
«Ох, сомневаюсь…»
Не потому, что Янус из породы людей, не способных держать слово; но Винтер была прочно уверена: он непременно устроил все так, чтобы извлечь какую–то выгоду для себя лично.
«Может,
На первом этаже их настиг непонятный шум. Вначале она решила, что Вендр опять атакуют и сейчас полным ходом идет рукопашная. Толпа, наводнившая внутренний двор, внезапно взорвалась общим оглушительным ревом, который, казалось, сотрясал замок до основания.
— Что там еще такое? — пробормотала Абби.
— Понятия не имею, — отозвалась Винтер. — Давай выясним.
Так и осталось тайной, кто первым доставил в Вендр известия из Онлея — слух как будто сам собой вырвался на волю из плена человеческих уст и улетел на призрачных крыльях.
Всякий рассказ, который повторяют так часто, обречен исказиться и исковеркаться, пока дойдет до последнего слушателя, — и потому изначальная, сама по себе ошеломляющая весть неизбежно обросла сотнями слухов помельче. Неизменными во всех рассказах оставались только две детали: король Фарус Орбоан VIII умер, и на трон взошла королева Расиния Орбоан. И первым своим указом объявила о созыве Генеральных штатов, которые соберутся в Кафедральном соборе Истинной церкви.
Во всем прочем повествования расходились, и расхождения эти зависели от того, что испытывал рассказчик — безудержный восторг или глубочайшее уныние. Среднего в этот вечер было, судя по всему, не дано. Толпа так и не пришла к общему мнению о том, что же стало с Последним Герцогом, но все с упоением повторяли кружившие среди бунтовщиков слухи.
Орланко мертв, убит на поединке графом Тораном после того, как бросил вызов королеве.
Орланко был посажен под арест в одной из камер его собственного министерства и то ли покончил с собой, не вынеся позора, то ли подвергается пыткам с помощью им же введенных приспособлений.
Орланко исчез, бежал к себе в сельские поместья или вовсе покинул страну, чтобы на свои неправедные доходы вести роскошную жизнь в Хамвелте или Виадре.
Да, бежал, соглашались иные, но недалеко — всего лишь до ближайшего лагеря регулярной армии, чтобы вернуться с войсками, которые раздавят новоявленную королеву и ее сторонников. Хуже того — это будут даже не ворданайские войска, но наемная армия Бореля на северной границе и хамвелтайские полки на востоке, готовые с двух сторон ударить по Вордану, как они уже некогда проделали в Войне принцев. Уже двинулись в поход легионы Мурнска, бессчетная орда нечестивого императора, дабы раз и навсегда сокрушить оплот Свободной церкви.
Винтер слышала все эти версии, и не только эти.
Королева согласилась ввести выборную монархию.
Королева выйдет замуж за Вальниха и даст стране нового короля.
Принц Доминик жив и скрывался все годы после битвы при Вансфельдте, но теперь вернулся, чтобы править своим народом.
Депутаты заставят борелгайских барышников и спекулянтов отказаться от подлых замашек, и хлеб будет стоить один орел за буханку, как раньше.
Вслед за новостями из дворца к Вендру хлынули толпы новообращенных. Указ королевы волшебным образом превратил бунт в его полную противоположность; те, кто недавно считался грабителями и убийцами, теперь стали героями, взявшими правосудие в свои руки после того, как пагубные силы попытались использовать в собственных целях слабость умирающего короля. Горожане, что несколькими часами раньше запирались в домах и прятали фамильное серебро, теперь сами заполонили улицы. Казалось, добрая половина жителей Южного берега, несмотря на поздний час, покинула свои дома, и столько
В самом Вендре распоряжался совет. Охраняли крепость Кожаны и те, на кого, по мнению Джейн, можно было положиться, — те, кто не покинет пост, чтобы присоединиться к безудержному веселью. Снаружи стоял оглушительный шум, но в стенах крепости царила странная тишина, точь–в–точь как на кладбище, расположенном в центре многолюдного города. Поручение было выполнено, и теперь Винтер не знала, чем заняться. От усталости она едва держалась на ногах, но о том, чтобы заснуть, не могло быть и речи, пока не утихнет праздничное ликование. Винтер отправилась на поиски Джейн и обнаружила, что та уединилась с советом и несколькими студентами из Дна. Она дождалась, пока Джейн ее заметит, помахала рукой, давая понять, что узники уже на свободе, и опять поплелась вниз.
Наружная дверь донжона была приоткрыта, и вход охраняли двое портовых рабочих. Один из них узнал Винтер и вытянулся по стойке смирно — или по крайней мере попытался это изобразить. Ее снова разобрал смех, но она сдержалась и, выходя, четко, по–уставному козырнула в ответ.
Во внутреннем дворе и прежде царило радостное настроение, но теперь веселье развернулось полным ходом. По меньшей мере одна причина этого стала очевидна сразу: после окончания военных действий столичные торговцы и разносчики с воодушевлением принялись снабжать мятежную толпу всем, что ей могло понадобиться, то есть едой и, что еще важнее, выпивкой. Повсюду щедро переходили из рук в руки бутылки со спиртным. Винтер своими глазами видела, как торговца с доверху нагруженной вином тележкой со всех сторон окружили жаждущие клиенты и в считаные минуты расхватали все до последней бутылки. Торговец развернул пустую тележку и, позвякивая монетами в туго набитых карманах, отправился за новой партией товара.
Казалось, весь город до последнего человека решил в эту ночь напиться до беспамятства. Здесь, во внутреннем дворе, компания Кожанов, став в круг, предавалась своеобразной игре: они распевали одни и те же куплеты, щедро помогая пению вином из ходивших по рукам бутылок. Винтер подумалось, что кое–кто из девчонок все–таки слишком молод для такого рода развлечений, однако вряд ли она имела право их упрекнуть.
Среди них была и Кит. Девушка наконец–то смыла черную тушь, которой обвела глаза; лицо ее сияло беззаботной радостью, и она громко, заливисто хохотала. Заметив Винтер, Кит призывно замахала рукой, но та покачала головой и указала жестом на внешние ворота — мол, дела в городе.
На улице под стенами крепости творилось то же праздничное безумие. Приволокли походные плиты либо смастерили их подобие из ящиков и обломков досок, и десяток предприимчивых разносчиков уже вовсю торговал горячей снедью. Вокруг стоял такой шум, что крики торговцев невозможно было расслышать уже за пару шагов, а потому они забирались на ящики и обеими руками поднимали свой товар над головами толпы.
Все это напомнило Винтер рынки Эш–Катариона. Там она впервые попробовала имхалит — целиком зажаренного жука на половинке раковины (горько и вязко), обжаренный в жире дхакар (разновидность многоножки, пряно и хрустко на вкус) с толстым ломтем черного хлеба, кукурузные лепешки с медом и все мыслимые блюда, какие только можно изготовить из забитой овцы. При одном воспоминании в животе заурчало от голода, но кушанья, которые предлагали разносчики, показались ей странно непривычными. Глядя на обжигающе горячие засахаренные каштаны, пирожки со свининой и пышущие жаром бутерброды с беконом, Винтер испытала острый приступ ностальгии. Не по Эш–Катариону, если быть точной, но по лагерю полка под его стенами, по черствым галетам и «армейской похлебке».