Тропа гнева
Шрифт:
— Владыка народов и стран от восхода до заката солнца, его величество Дарий, сын Гистаспа, Ахеменид! — объявил торжественно глашатай. Приближенные пали ниц. Дарий сел на трон и приветствовал придворных милостивым движением руки.
Пока маги совершали на алтаре жертвоприношение, Дарий, изобразив улыбку, озирал собрание. Сюда явились вожди шести оседлых и четырех кочевых иранских племен, старейшины мидян, а также сатрапы, военачальники, жрецы, ростовщики, торговцы и командиры наемников.
Совет Старейшин обсуждал сегодня поход на массагетов: дела войны, по
«Притворяйся глупым ягненком, — сказал себе Дарий. — Делай вид, что без совета сидящих тут баранов ты сломал бы ногу при первом же шаге. Разве не по спинам этого сброда ты поднялся на престол? Не озлобляй же свору голодных псов, все будет сделано так, как хочется тебе».
Ахеменид скосил очи направо и увидел Гобрию. Горбун скинул плащ бродяги и облачился в хитон царедворца. На груди его сверкали золотые цепи. Но сияние благородного металла не преобразило урода. Он оставался угрюмым, как всегда. Горбуна вечно терзало воспоминание о прошлом.
Тридцать три года назад у гор Загра показался отряд персов. Его вели молодые вожди Кир и Гобрия. Навстречу персам шла конница мидийского царя Астиага. От исхода битвы зависела судьба двух государств — могущественного Мидийского и крепнущего Персидского. Астиаг располагал огромным войском, но потерпел поражение — хитрец Гобрия разными обещаниями склонил мидян на сторону Кира. Воины связали своего царя и выдали его персам. В ответ на благодеяние мидян Кир вошел в их столицу Хагматану и разграбил сокровищницы. После победы над мидянами Кир, по совету друга, направился в Лидию, разбил Креза и захватил его несметные богатства.
Настал черед Вавилона. Стены города поставил еще Навуходоносор; их не проломила бы тысяча таранов. Однако Вавилон пал: пока Валтасар, сын царя Набонида, беспечно пил во дворце вино, Гобрия подкупал жрецов храма Эсагилы. После полночи перед очами Валтасара вспыхнули огненные слова: «Мене, текал ве парсин» — «Исчислен, взвешен и отдан персам». Говорят, их написал сам бог. Но Гобрия рассказывает иное. В стене пиршественного зала было потайное окно. Жрецы вырезали буквы в шкуре быка, закрыли ею отверстие и позади внезапно зажгли свет. Валтасар растерялся; тем временем жрецы Эсагилы открыли воинам Кира городские ворота.
Так, действуя один мечом, другой коварством, Кир и Гобрия завоевали много стран и основали великое Персидское царство. Гобрия мнил себя полубогом; его честолюбие не знало границ. Но гордеца постигла беда. Сначала его обезобразила оспа. Затем последовал поход на массагетов. Персов разгромили, Гобрия бежал, бросив тело Кира в пустыне. Во время бегства и перебили мудрецу хребет. Гобрию поразили не в лоб, а в спину, и это опозорило мудреца на все годы. С тех пор Гобрия не знает покоя, не спит ночами, не ласкает женщин. Он думает о мести. Чтобы чувство ненависти к массагетам не погасло, он приказал рабу говорить по утрам вместо приветствия: «Господин, помни о массагетах». И горбун не забывает о массагетах…
Дарий отыскал глазами Датиса. Этот
Для таких, например, как Мегабаз и Отанес. Они стоят вдвоем, там, в углу. Один высок и жилист, словно верблюд. Другой приземист и плотен, точно бык. Мегабаз напоминает верблюда не только внешним обликом. У него скотские повадки. Как вьючное животное терпит и тащит любые грузы, так полководец Мегабаз сносит все тяготы службы. Но бывает, что верблюд, неожиданно озверев, кусает вожатого каравана за лицо. Так и Мегабаз иногда показывает свои страшные зубы. И хитер, и глуповат. На таких мало надежды. Они слушаются, пока ты могуч. Они покидают тебя, если ты пошатнулся.
Отанес хуже Мегабаза. Четыре года назад, когда Камбиз свирепствовал в Египте, жрец из мидян по имени Гаумата выдал себя за царевича Бардию, тайно убитого безумным братом, и поднял восстание против Ахеменидов. Он обещал народу освобождение от боннской повинности на три года и этим собрал вокруг себя много персов и мидян. Камбиз направился в Хагматану, чтобы усмирить мятежников, но умер по дороге. Дарий и его единомышленники из шести знатнейших персидских родов (среди них был и Отанес) зарезали Гаумату и подавили восстание. После переворота зашел разговор о том, какое управление приемлемо в Иране — народное, Совета Старейшин или царское. Все стояли за царское, Отанес — против.
— Персам не нужно единодержавного правителя, это тяжело и постыдно, — заявил Отанес на «совете семи». — Разве будет государство благоустроенным, если самодержцу дозволяется все? Даже достойнейшие люди, став царями, теряют черты благородства. Богатство и почет, окружающие самодержца, порождают в нем своеволие. Монарх нарушает обычаи народа, насилует женщин и казнит людей без суда. Решение же, принимаемое всем народом, никогда не бывает несправедливым и всегда служит на благо всех. Я — за народное правление!
С того дня между Дарием и Отанесом возникла вражда. Сын Гистаспа расправился бы с Отанесом, но старейшина богат, могуч, у него свое войско. Кроме того, на <совете семи» Дарий поклялся никогда не притеснять людей, помогших ему убить Гаумату и избравших его царем. Убийство Отанеса вызвало бы гнев других знатных старейшин. Они поняли бы, что человек, уничтоживший одного соратника, уничтожит еще одного, двух или всех. Из этих соображений Дарий даже оставил за Отанесом право входить к царю без доклада.
Сын Гистаспа перевел взгляд на эллинов. Их было трое — Скилак, моряк из Карианды, мастер Мандрокл с острова Самоса и стратег Коэс из Митилены. Набросив на плечи хламиды, греки равнодушно взирали на персов. Дарий усмехнулся. Наемники! Они служат тому, кто хорошо платит. Гоплит лезет на мечи, как одержимый, за один дарик в месяц, всадник делает это за два дарика, военачальник — за четыре. С последним истраченным сиклом у них иссякает пыл, они садятся в стороне и спокойно наблюдают за побоищем…