Тропа гнева
Шрифт:
Датис сжал кулаки. Им неожиданно овладело преступное желание — сдавить могучей лапой крикливое царское горло. Выйдя из шатра, Датис дрожащими руками вытер потную шею. Он уже трепетал от страха. Не накажет ли его Ахурамазда за черные мысли о повелителе мира?
В это время в лагере поднялся гвалт, зазвенело оружие.
— Что такое? — Сын Гистаспа побледнел. — Откуда шум?
— Пусти к царю, — сказал у входа Коэс. — Важное дело.
— Войди! — приказал Дарий. Телохранители раздвинули копья. — Чего тебе?
— В стан приходила
Брови Дария дрогнули от удивления.
— Ко мне? — пробормотал он растерянно. — Зачем?
— Она говорит: «Надо».
— Хм… — Сын Гистаспа пожевал губами. — Какой пастух? Нет ли тут опасности для нас?
— Посмотрим, что за человек, — оживился мудрец, — Ведите!
В шатер пропустили высокого загорелого человека. На голове и на плечах массагета чернели пятна крови. Щеки его были порезаны, губы рассечены. Пастуха подтолкнули, глазами указали на царя. Массагет неумело поклонился.
— Приветствую тебя, владыка мира.
— Ты кто? — Дарий придирчиво оглядел пастуха с головы до ног. Великан пошел бы в Грецию за хорошие деньги. Эллины любят рослых рабов.
— Я из племени саков-тиграхауда, меня зовут Кавад, — ответил пастух.
— Хм… Так что привело тебя ко мне?
— Жажди мести! — злобно бросил сын пустыни.
— О! Кто же враг тебе?
— Массагеты!
— Как? — Сын Гистаспа откинулся назад. Массагет ненавидит массагетов! Это неслыханно! Сам Ахурамазда не поймет, в чем тут дело. Пусть Гобрия разговаривает с пастухом. Советник, получив молчаливое повеление царя, кивнул саку:
— Подойди ко мне, человек.
Пастух приблизился.
— Чем тебя обидели массагеты?
— Сохраб, старейшина массагетов, отобрал себе мою жену.
— А-а! — вскричал Коэс. — Не тот, кто защищала Скунху?
— Кунхаза, — поправил Гобрия наемника.
— Да… Кунхаса. Прости, господин, для нас, эллинов, трудны имена варваров.
— Ладно! Скунха он или Кунхаз — он в наших руках. Но вопрос твой мудр. Тот ли это Сохраб, который защищал Кунхаза? Говори не спеша, отчетливо. Нам, ариям, плохо понятен язык саков.
— Тот. Наш род всегда ненавидел Сохраба. Мы недавно встретили его на тропе, и он отнял у меня жену.
— Красивая женщина? — полюбопытствовал Дарий.
— О! Она была, как богиня! Я хотел убить Сохраба. Он ударил меня ножом. И другие резали меня. Вот…
Массагет показал на свое обезображенное лицо.
— Я жажду мести! — прорычал сак-тиграхауда. — Дух кровопролития вселился в мои руки! Эй, вы, слушайте меня! Я пастух. Я знаю пустыню, как циновку, на которой спал с детства. Если в пустыне прибавится одна песчинка, мои глаза тут же ее увидят. Я знаю, где скрываются главные войска массагетов. Мне ведома самая короткая дорога к стану Сохраба. Если вы хотите, я поведу вас. Вы нагрянете на них из-за тростников. Вы изрубите их секирами. Раны зовут меня на дело мести!
Хриплые, отрывистые выкрики массагета потрясли всех, кто находился в шатре. Что страшнее человека, ненавидящего родное племя?
Горбун встал, заковылял к массагету
Долго смотрел мудрец на массагета, и тот не опустил век. Ум и простота, отвага и боязнь, доброта и гнев сменяли друг друга в глазах яксарта, придавая взгляду то одно, то другое выражение. Только подлости не нашел Гобрия в глазах сына пустыни. И горбун почувствовал, что верит перебежчику. Но мудрец еще колебался. Только сейчас царь свирепствовал над Датисом, требуя проводника. И вдруг проводник явился сам. Необыкновенно. Слишком легко дается удача.
Гобрия разжал пальцы и сел на место. Поразмыслив, горбун усмехнулся: «Э, боги… Какой вред принесет нам этот червяк, если он окажется врагом? Телохранители вокруг нас. Если пастух даже бровью шевельнет не так, как нам угодно, он будет на месте изрублен в куски». Гобрия махнул рукой на свои страхи. Но сердце говорило: испытай пришельца как следует, прежде чем произнести «да».
— Подкрепит ли пастух клятвой свое желание нести нам службу? — спросил мудрец. Он слышал, что клятвопреступление считается у массагетов позорным поступком. А эти гордые пастухи больше всего на свете боялись позора.
— Вечным солнцем, священной землей клянусь в преданности вам! — воскликнул тиграхауда. — Если я гляну на вас косо — да высохнут мои очи! Если я ступлю не так, как угодно вам, — да отнимутся мои ноги! Если мои руки коснутся вас — да отпадут они до локтей!
— Хорошо, — сказал горбун. — Я верю тебе. Отверни ковер там, где стоят твои ступни, и покажи на песке дорогу к становищу главного отряда массагетов.
Горбун жадно вгляделся в глаза пастуха, ища в них коварства. Но сак смутился.
— Не знаю, сумею ли, — сказал он растерянно. — Попробую.
Мудрец успокоился. Обманщик держался бы более уверенно. Массагет откинул ковер, пригладил песок руками и задумался. Гобрия нахохлился, как филин. Между пастухом и царским советником шла незримая, но острая схватка.
— Это море Вурукарта. — Массагет очертил острием кинжала круг. Снизу к окружности он подвел извилистую полоску и разбил ее на множество черточек. — Аранха. — Немного подумал и подвел к окружности новую извилистую полоску справа. — Яксарт. — Он разбил Яксарт на три крупных рукава. — Самая верхняя черта — сам Яксарт. Средняя — Река Вепря. Нижняя — Новая Река. Новая Река сливается с последним справа рукавом Аранхи, они вместе впадают в море Вурукарта.
— Где же тут мы, а где войско саков? — с любопытством спросил мудрец. Чертеж пастуха ему понравился.
— Ваше войско тут… — Пастух, подумав, ткнул кинжалом на среднее течение самого правого руказа Аранхи. — А массагеты… — он помедлил, — тут, возле горы, которую называют Белая Дюна. — Пастух показал на место немного выше среднего течения Новой Реки. — Самая короткая дорога от вашего стана до стана — массагетов — прямо на восход солнца.
Пастух провел между двумя точками прямую черту.