Тропа Крысиного короля
Шрифт:
Он говорил так спокойно, словно речь шла о совершенных пустяках вроде покупки булочек в пекарне. Мия читала в газетах об ограблениях поездов – нападавшие убивали всех, кто осмеливался им сопротивляться, а участь женщин, которым не повезло быть хоть немного красивыми, была незавидна.
Оливер осторожно пересадил Мию на сиденье, потянулся к своему пальто, которое сумело удержаться на крючке, и вынул из кармана серебряную губную гармошку. Мия не могла отвести от него взгляда. Почему он держится настолько уверенно и равнодушно? Зачем ему сейчас эта гармошка, когда вагон наполняют лихие голоса грабителей,
Оливер поднес гармошку к губам, и купе наполнила музыка. Простенькая незамысловатая мелодия, знаменитая «Буренка», песенка пастушка, который играет ее своим коровам, но Мия слушала и чувствовала, как волоски на руках поднимаются дыбом. За легкостью и простотой открывало пасть что-то настолько жуткое, что даже мысль о нем могла свести с ума. Мия хотела было зажать уши, но руки сделались тяжелыми и чужими.
Музыка заглянула в нее, осветила яркой лампой все уголки души, заполнила и потянула к себе. И от этого зова нельзя было отвернуться, нельзя было вытряхнуть его из разума, – он привлекал, не позволяя даже надеяться на освобождение.
Мелодия сделалась пугающе писклявой и звонкой. Мие казалось, что лицо Оливера потекло, став мягким, словно вылепленным из воска, и черты плыли, как на огне, сминались и вылепливались во что-то новое: смотреть на него было нельзя, и оторвать взгляд тоже. На стены купе легли горбатые тени, к голосу губной гармошки присоединился тихий стон невидимой скрипки. Оливер толкнул дверь купе и вышел в коридор – с неторопливостью хищника, который идет к жертве и знает, что она не сможет убежать.
Лампа мигнула еще раз. Тени налились чернотой. Теперь мелодия звучала так, словно ее играл исполинский оркестр – в этом ревущем гимне не осталось и следа от пастушеской песенки. Голова наполнялась стоном и воем, и Мия услышала, как что-то загрохотало впереди.
У нее хватило сил, чтобы выглянуть в окно. Оливер стоял почти по пояс в снегу возле вагона, продолжая держать гармошку возле губ. Сейчас, когда он оказался снаружи, мелодия сделалась тише и мягче: чей-то призрачный далекий голос уговаривал подняться и идти за ним к кромке леса, к темным стволам деревьев, к мраку покинутых звериных нор и птичьих гнезд.
Из вагона выпрыгивали люди, они двигались так, словно были марионетками, которым переломали руки и ноги. Белые лица, изуродованные ужасом, были обращены к низкому небу, Мия видела, как кривятся губы, то ли в брани, то ли в молитве, как по палитрам лиц разбегаются кровавые ручейки, – музыка летела все выше, с ветвей сползали снеговые шапки, тьма поднималась от корней, и люди пробирались сквозь снег к лесу и дальше, дальше, во мрак, который не ведал о том, что есть свет.
Мия не сразу поняла, что поезд медленно, словно не веря в свое освобождение, двинулся дальше. Кто-то прошел мимо купе, кто-то заговорил удивленно и испуганно, какой-то мужчина с истерической слезой в голосе потребовал бренди. Послышался плач – кто-то разрыдался от облегчения, и Мия не могла понять, мужчина это плачет или женщина. Наверное, это был тот, кто хотел выпивки. Оливер, по-прежнему спокойный и невозмутимый, заглянул в купе, проверяя, все ли в порядке, и Мия услышала голос проводника:
– Господи, святые угоднички, чудом спаслись, чудом! Ваша милость, да если б не
– А можно мне горячего вина в честь такого чуда? – поинтересовался Оливер и улыбнулся так, словно ничего особенного не произошло.
– Можно, ваша милость, всего можно! Век будем за вас Бога молить!
– Как же нам повезло! – проговорила какая-то женщина. В приоткрытой двери купе Мия увидела край темно-сиреневого модного платья. – Если бы не вы, милорд, даже страшно представить. Я вдова, у меня две дочери, Боже!
Если бы не ее опекун, поезд не пошел бы дальше. Дорожная полиция, которая отправилась бы сюда утром, нашла бы убитых и изувеченных людей, открытые вагонные двери, снег, наметенный в купе. И она, Мия Хиденбрандт, лежала бы на полу сломанной куклой. Крысиный король не причинил бы ей вреда – с этим вполне справились бы люди.
– Вы… – прошептала Мия, и Оливер ободряюще посмотрел в ее сторону, оценил состояние и добавил:
– Моей спутнице горячее вино тоже не помешает. Она испугалась.
– Сию секунду, ваша милость! – бодро откликнулся проводник, и каждая нотка в его голосе так и кричала о том, как он рвется отблагодарить своего спасителя. – Все в лучшем виде устроим, за счет управления железных дорог!
Оливер кивнул проводнику, вошел в купе, и Мие захотелось сделаться маленькой, как божья коровка, чтобы он не смотрел на нее, чтобы губная гармошка не поднималась к губам и музыка не пробуждала в душе неукротимое желание идти куда-то сквозь снег и тьму. Идти и не останавливаться, и не понимать, что сброшенное тело осталось далеко позади, и больше нет ничего, кроме зимы и смерти.
Мие вдруг привиделось подземелье. Темные коридоры, ведущие из ниоткуда в никуда, волглые ступени, змеистые корни, и мелодия, которая вела все глубже и глубже во мрак, туда, где нет ни жизни, ни надежды. Мелькнуло чье-то лицо – бледное, суровое, безжалостное, и Мия почувствовала, как притихший было озноб вновь поднимает голову.
Она тряхнула головой, отгоняя видение. Поезд набирал скорость. Рядом с железной дорогой мелькали леса, и Мие казалось, что среди стволов мечутся тени. Должно быть, те грабители до сих пор слышат музыку, которая ведет их по сугробам и постепенно погружает в мертвый сон. Проводник принес высокие бокалы подогретого вина с пряностями, Мия сделала глоток и не почувствовала вкуса. Словно ключевой воды отпила. Оливер неторопливо пил, смакуя каждый глоток, крутил в пальцах губную гармошку, и Мие казалось, что она никогда не сможет произнести ни слова. Лицо ее опекуна по-прежнему было похоже на маску, из-за которой на Мию смотрело то, что не имеет отношения ни к людям, ни к жизни.
Пока оно смотрело с любопытством. Мия заинтересовала его, и оно не причиняло ей вреда. Пока не причиняло.
– Когда южане осадили Ангеат, то Тристан Кейдн вышел к ним с флейтой, – негромко произнес Оливер тоном преподавателя за кафедрой. – И ее музыка заставила солдат короля Якоба пойти с ним в горы и броситься в пропасть. Они дергались, как марионетки в руках у кукольника, пытались кричать и взывать о помощи и милосердии, но с их губ срывался только стон. А потом и сами они сорвались в пропасть. Так говорит легенда. Хотя это только легенда, не больше. Но иногда музыка действительно творит чудеса, как сегодня.