Тропа паучьих гнезд
Шрифт:
Теперь комнаты превращены в камеры, необычные камеры с деревянным полом и линолеумом, с мраморными каминами, с умывальниками и биде, заткнутыми тряпками. На башенках дежурят вооруженные часовые, а на террасах заключенные выстраиваются в очередь за пищей. Туда же их выводят на прогулку.
Пина приводят как раз во время раздачи пищи, и он сразу чувствует, что очень голоден. Ему тоже дают миску, и он становится в хвост.
Среди заключенных много уклонившихся от призыва в армию, а также много «чернорыночников» — подпольных мясников, спекулянтов бензином и валютой. Обычных уголовников почти не осталось: ведь воров теперь
Пин — тоже «политический». Это видно с первого взгляда. Пока он ест свое хлебово, к нему подходит высокий плотный паренек с лицом еще более распухшим и с еще более страшными синяками. Из-под кепки у паренька видна обритая голова.
— Здорово они тебя отделали, товарищ, — говорит он.
Пин смотрит на парня и не знает еще, как себя с ним повести.
— А тебя что — нет? — спрашивает он.
— Меня каждый день таскают на допрос, — говорит обритый. — И бьют воловьими жилами.
Паренек говорит это как-то очень значительно, словно оказывая Пину особую честь.
— Бери, если хочешь, мою похлебку, — говорит он Пину. — Я не могу есть, у меня все горло забито кровью.
Он харкает и выплевывает красный сгусток. Пин смотрит на него с интересом. Харкающие кровью всегда вызывали у него странное восхищение. Ему нравится смотреть, как плюют туберкулезные.
— Ты что — туберкулезный? — спрашивает он у обритого.
— Наверно, они сделали из меня туберкулезного, — соглашается обритый.
И опять он говорит об этом как-то очень значительно. У Пина он вызывает восхищение; может, они станут настоящими друзьями. Кроме того, обритый отдает ему свою похлебку, и Пин очень благодарен, потому что страшно голоден.
— Если так пойдет и дальше, — говорит обритый, — они искалечат меня на всю жизнь.
— Почему же ты не запишешься в «черную бригаду»? — спрашивает Пин.
Обритый встает и смотрит ему прямо в лицо своими заплывшими глазами.
— Ты что, не знаешь, кто я такой?
— Нет, а кто?
— Никогда не приходилось слышать о Красном Волке?
Красный Волк! Да кто же о нем не слыхал? После каждого налета на фашистов, после каждой бомбы, взорвавшейся у комендатуры, после того, как неведомо куда исчезает какой-нибудь доносчик или провокатор, люди говорят вполголоса: «Красный Волк». Пин знает еще, что Красному Волку шестнадцать лет и что прежде он работал в «Тодте» механиком. Пину рассказывали о нем многие ребята, пошедшие работать в «Тодт», чтобы избежать призыва. Этого парня прозвали Гепеу, потому что он носил кепку на русский манер и постоянно говорил о Ленине. Он был помешан на динамите и бомбах с часовым механизмом. Кажется, даже в «Тодт» он пошел только для того, чтобы научиться обращаться с минами. В результате в один прекрасный день железнодорожный мост взлетел на воздух, а Гепеу перестал показываться в «Тодте». Он прятался в горах и спускался в город по ночам — с бело-красно-зеленой звездой на русской кепке и с большим пистолетом. Он отрастил длинные волосы и стал называть себя Красным Волком.
И вот Красный Волк стоит перед Пином — в русской кепке, но без звезды, с большой обритой головой, подбитым глазом — и плюет кровью.
— Так это ты? — спрашивает Пин.
— Я, —
— Когда тебя сцапали?
— В четверг. На городском мосту — вооруженного и со звездой на кепке.
— Что с тобой сделают?
— Скорее всего, расстреляют, — говорит Волк как ни в чем не бывало.
— Когда?
— Видимо, завтра.
— Ну а ты?
Красный Волк сплевывает кровь.
— А сам-то ты кто такой? — спрашивает он Пина.
Пин называет свое имя. Он давно мечтал встретиться с Красным Волком и посмотреть, как он крадется ночами по улочкам старого города. Но Пин всегда немножко трусил из-за своей сестры, которая гуляет с немцами.
— Почему ты здесь? — спрашивает Красный Волк. Тон у него почти такой же требовательный, как у допрашивавших Пина фашистов.
Теперь черед Пина пустить пыль в глаза.
— Я спер пистолет у одного немца.
Красный Волк делает благосклонную гримасу.
— Ты из отряда? — спрашивает он серьезно.
— Я-то? Нет, — говорит Пин.
— Ты не организован. Ты не в «гапе»?
Пин в восторге, что опять слышит это слово.
— Да, да, — говорит он. — В «гапе»!
— Ты с кем?
Пин задумывается на секунду, а затем выпаливает:
— С Комитетом.
— С кем?
— С Комитетом. Ты разве его не знаешь? — Пин пытается говорить снисходительно, но это ему не больно-то удается. — Такой тощий, в светлом плаще.
— Чего ты плетешь? В Комитете так много людей, что никому не известно, кто из Комитета, а кто нет. Они готовят восстание. Ничегошеньки-то ты не знаешь.
— Раз о них никому не известно, значит, ты их тоже не знаешь.
Пин не любит разговаривать с парнями такого возраста, как Красный Волк. Они всегда хотят командовать, не доверяют ему и обращаются с ним как с малым ребенком.
— Я-то их знаю, — говорит Красный Волк. — Я из «сима». [7] Еще одно таинственное слово. «Сим», «гап»… А сколько еще таких слов! Пину хотелось бы узнать их все.
— А я тоже все знаю, — говорит он. — Я знаю, что еще ты называешь себя Гепеу.
7
Сим — военная разведка.
— Брехня, — говорит Красный Волк. — Не называй меня так.
— Почему?
— Потому что мы боремся не за социальную революцию, а за национальное освобождение. А когда народ освободит Италию, вот тогда мы и пригвоздим буржуазию к ответственности.
— Как это? — удивляется Пин.
— А вот так. Пригвоздим буржуазию к ответственности. Мне это объяснил комиссар бригады.
— Ты знаешь, кто моя сестра? — Вопрос к делу не относится, но с Пина хватит разговоров, в которых он ничего не смыслит, и он предпочитает говорить о вещах привычных.
— Нет, — произносит Красный Волк.
— Негра из Длинного переулка.
— А кто она такая?
— Как кто? Все знают мою сестру. Негру из Длинного переулка.
Невозможно поверить, чтобы такой парень, как Красный Волк, никогда не слыхал о его сестре. В старом городе о ней болтают даже шестилетние мальчишки и вдобавок объясняют девчонкам, чем она занимается, валяясь в постели с мужчинами.
— Смотрите-ка, он не знает, кто моя сестра. Вот так да…
Пин собирается кликнуть других арестантов и начать валять дурака.