Тропик Козерога

Бекесов Георгий

– Весело, - произнёс совершенно спокойно Семелесов, продолжая пристально смотреть на призрак.
– И после этого она всегда была рядом с вами?

– Не просто рядом. Она была тем человеком, что стоял у меня за правым плечом. Она была единственной, кому я доверял и к чьим советам прислушивался. По сути она была если не соправительницей, то вторым человеком в государстве, и она того заслуживала, она была умна, чертовски умна я тебе скажу. Ты только не думай, что я всё делал ради неё и себя, я патриот, я любил свой народ, хотя чего говорить, люблю и сейчас. Мне нравилась власть не скрою, но прежде всего я делал это ради мантийцев

и светлого иссельдарского престола и мне плевать, если ты в это не веришь. А что касается Мирцелии, то я не буду проводить эти идиотские сравнения, что я любил больше, любовь вообще бесполезно сравнивать, особенно когда речь идёт о подобном.

После этих слов он снова разлил виски по рюмкам. Они подняли их со стола одновременно, и Семелесов произнёс уже уверенно:

– За тех, кого мы любим.

– Великолепный тост.

– И всё-таки я одного не понимаю?
– спросил Семелесов, смотря на стол прямо перед собой.

– Ну.

– А как же все остальные? Они что спокойно на вас смотрели и не осуждали, вы же правитель, вы же должны заботиться о своей репутации, а вот этого не могу понять. Да и в конце концов, как можно жить когда над тобой все смеются и шушукаются за спиной.

– Смеются? Думаешь, мне было не плевать на то, что думали об этом другие?

– Но ведь ...

– Пойми, Алексей, ты же не поворачиваешь назад, когда видишь лающую собаку, а просто проходишь мимо, и не гоняешься за ней с палкой, чтобы она перестала гавкать, и уж тем более не опускаешься на четвереньки и не начинаешь лаять в ответ. Ты просто проходишь мимо. Если кидается и пытается укусить, то просто достаёшь пистолет, берёшь и пристреливаешь шавку. Но только если она нападает и хочет укусить, в остальных же случаях просто проходишь мимо. Чужое мнение странная вещь, иногда бывает полезно посмотреть на себя со стороны, но не стоит этим увлекаться, можно разучиться смотреть на мир своими глазами.

– И, тем не менее, насколько я знаю, вы всё время пытались выглядеть своего рода аскетом и стоиком.

– Выглядеть, что за чушь. Это всего лишь моя идеология.

– Бойся мягких постелей?

– Именно. Роскошь изнеживает, удобства засасывают в себя и не дают вырваться. Но вот трудности наоборот. Трудности рождают злость, а злость опасна сама по себе. Слабые и озлобленные вот самый опасный тип врага, сегодня ты спокойно ложишься спать, не опасаясь их, а завтра с ужасом обнаруживаешь, что второе их качество осталось на месте, но вот первое развеялось как утренний туман, ибо ничто так резко не может измениться мире как сила и слабость. Вы хотите сокрушить нацию? Окружите её торговой блокадой, перекройте порты и дороги, обрежьте доступ ко всем ресурсам, которые они не могут найти у себя, и пусть половина их населения умрёт от болезней, холода и голода, чтобы вторая вонзила свои знамёна в руины ваших столицы, перерезав вам горло теми ножами, что вчера они точили, готовясь резать друг друга Чем хуже тем лучше, чем больше удобств тем меньше храбрости, а без храбрости нет и свободы. Если нация способна ненавидеть, значит, она жива, ибо живой человек, должен кого-то любить и кого-то ненавидеть, только трупу всё терпимо и всё безразлично. И поверь мне нет ничего хуже, чем выдавать малодушие за гуманизм.

– Многие сочтут это безумием.

– Безумие дурацкое слово, люди так часто бросаются к месту и не к месту, что оно уже потеряло полностью свой

первоначальный смысл. Пойдёмте, выйдем, на улице такая прекрасная ночь.

С этими словами он поднялся и медленно обошёл вокруг стола.

– И ещё, можете объяснить мне ещё кое-что. Насчёт дирижаблей, с помощью которых вы выиграли войну?

– И что же?

– Как? В нашем мире, даже самые большие дирижабли не поднимали и сотни тонн, и то только при полёте на низких высотах.

– Самые большие?
– с недоверием спросил император, выходя на веранду.
– А вы не думали сделать их ещё больше?

– Ещё больше?

– Ну да. Вам знакомо правило квадрата-куба?

– Да но ...

– Если мы увеличим линейные размеры корабля вдвое, то площадь обшивки и всех деталей увеличиться в четыре раза, а объём в восемь, следовательно, если изначально коэффициент полезной нагрузки составлял две десятых, то теперь он будет составлять шесть десятых, а общая грузоподъёмность повысится в двадцать четыре раза. На самом деле всё будет не так радужно из-за необходимого ужесточения конструкции, но всё равно впечатляюще. Мы строили дирижабли объёмом до миллиона кубометров, с полезной нагрузкой в четыреста восемьдесят тонн, чтобы было наглядней - это четыре тысячи стодвадцатикилограммовых бомб.

– Но как вы могли строить дирижабли ещё больше чем 'Гинденбург' и 'Граф Цеппелин'. Да ещё в пять раз, даже с нашими технологиями это практически невозможно.

– Цельнометаллическая конструкция, рифлёные алюминиевые сплавы.

– Дирижабль Циолковского?

– У вас это называется так.

– Сукины дети!
– воскликнул Семелесов и хлопнул себя по ладони, задрав одну и опустив другую руку.
– Я так и знал, так и знал! Вы всё же построили его, чёрт побери!

Тем временем они вышли во двор, оттуда прошли к калитке и очутились на улице. И вдруг Семелесову ударил в глаза необычайно яркий свет Луны зависшей над улицей вдали над горизонтом и превратившейся в разросшееся на полнебосвода пятно света, слепившие глаза, словно авиационный прожектор.

– Пора возвращаться, - ровным голосом проговорил призрак императора.
– Думаю, основное я тебе сегодня рассказал.

– А что там, после?
– спросил Алексей, завороженно смотря на Матиаса.

– Э нет, братец, интригу я разрушать не буду, так и жить не интересно станет, когда знаешь конец.

Он пошёл на свет и Семелесов машинально медленно побрёл за ним, как вдруг он увидел впереди силуэт женщины в белом платье. Они подошли ближе и теперь юноша мог внимательнее рассмотреть её, кожа и одежда женщины были такие же белёсые, как и у императора, но в ярком лунном свете уже нельзя было увидеть свечения. Её волосы были собраны в пучок и только две пряди по краям лба свисали вниз, и она улыбалась так хитро и надменно, при этом скромно держа руки сложенными перед собой.

– Думаю, нет смысла её представлять, ты и так понимаешь, кто это, - произнёс Матиас, повернувшись боком к Семелесову и встав между ним и женщиной.

Юноша осторожно сделал шаг вперёд и медленно приблизился к женщине, не сводя с неё глаз. Не произнося ни слова, она протянула ему руку, и он осторожно взял её, ощутив прикосновение, столь холодной и всё равно нежной кожи, и аккуратно поцеловал, после чего ещё стоя, опустив голову, проговорил:

– Это большая честь для меня встретиться с вами, ваше высочество.