Тропинин
Шрифт:
А пока из обновляющейся Москвы Волкова пишет, что танцует на балу у Морковых. И, по-видимому, немало участниц и участников морковских вечеров сохранилось в портретах и рисунках крепостного художника.
В те же годы знаменитый А. П. Глушковский учил их танцевать, а не менее знаменитый Джон Филд — играть на фортепьяно.
Написанные Тропининым около 1813 года картины «Девочка с попугаем» и «Девочка с птичкой», хранящиеся в Загорском музее игрушек, по розыскам Н. Н. Гончаровой, оказались портретами представительниц старинных дворянских фамилий — княжны Веры Салтыковой и графини Лидии Бобринской. Обеих их вспоминает Глушковский среди своих учениц.
Широк был круг заказчиков Тропинина. Вначале это было вызвано нехваткой портретистов в Москве, так как иностранцы не ехали в разрушенную столицу, боясь неудобств.
Скоро о необыкновенном
«Года с два после неприятеля Москва все еще обстраивалась, а мы все кряхтели, — пишет со слов бабушки мемуарист Д. Благово, — а с 17 и 18 годов, когда царский двор долго пребывал в Москве, все опять пошло на прежний лад и стало во всем больше роскоши…» [22] .
22
Д. Благово, Рассказы бабушки…, стр. 198.
Правда, из двадцати двух московских журналов после 1812 года продолжали существовать первое время только три, но зато московский «Вестник Европы» не имел себе равных в северной столице, и лицеисты Пушкин, Дельвиг, Кюхельбекер присылали свои: первые сочинения в Москву.
Вся Россия следила за сооружением в древней столице долгожданного памятника Минину и Пожарскому. Александр Лаврентьевич Витберг работал здесь над своим проектом храма в честь победы над Наполеоном, который и был торжественно заложен на Воробьевых горах в 1818 году.
Конец 1810-х годов — пора надежд и чаяний в русской жизни. Надеждами в те годы жила вся Москва, но они были глубоко различны. Дворянская Москва надеялась на милости императора, который почтил ее приездом. Балы во дворце и Дворянском собрании сменялись балами в домах московских вельмож. Дворянство веселилось, танцевало, проматывая огромные деньги в честь приезда государя. Знатные любители искусств толпились в магазине Лухманова, выбирая редкости и сокровища для пополнения своих коллекций, а затем ездили друг к другу смотреть приобретенные шедевры, любоваться редкостной жемчужиной, осматривать новый выезд или охотничью свору. Купцы бойко торговали, коверкая свою русскую фамилию на иностранный лад, и старались выдать отечественный товар за только что привезенный из Парижа.
С утра до ночи сновал по улицам Москвы рабочий люд — плотники, каменщики, штукатуры: Москва продолжала быстро отстраиваться и украшаться. Крепостные кружевницы сидели, не разгибаясь, за тонкими кружевами, золотошвейки вышивали узорами бальные платья для своих господ, в которых их потом писали такие же крепостные художники.
И после разрушения Москва продолжала оставаться центром русской культуры. Здесь опять собираются богатейшие коллекции, которые до поры до времени хранятся «под кровом неведения» но только иностранцев, но и самих москвичей. Они дают «понятие об образованности и занятиях высшего класса московских жителей». Журналист П. П. Свиньин, который увидел «несметные богатства» после опустошений, произведенных «1812 годом», утверждал, что «одна Англия может соперничать с Москвой в количестве и качестве оригинальных картин», которые, помимо больших собраний, «рассеяны здесь по многим домам и дачам» [23] . Свиньин связывает интерес богатых любителей искусства к художественным произведениям с московским гостеприимством. Вновь приобретенные картины и редкости служат, по его утверждению, радушным хозяевам для развлечения гостей. Касается автор и вопроса продажи произведений искусства. Он говорит о той легкости, с которой в Москве, в отличие от Петербурга, всегда можно купить продать или поменять любое произведение. Он перечисляет библиотеки со старопечатными и рукописными книгами и нумизматическими кабинетами, кабинеты физических, оптических и астрономических инструментов, описывает магазины, где продаются разные редкости и произведения искусства. Подробнее же всего останавливается на художественных коллекциях Н. Б. Юсупова, М. П. Голицына, А. С. Власова, А. А. Тучкова, Ф. С. и Н. С. Мосоловых, А. И. Долгорукова, Л. А. Яковлева и других. Свиньин подробно передает историю некоторых произведений, в его описаниях читаем имена Леонардо да Винчи, Тициана, Рафаэля, Пармеджанино, Мурильо, Корреджо, Рубенса, Рейсдаля, Терборха, Брейгеля, Метсю, Тёрнера, Рембрандта и многих других. Он называет даже древние скульптуры,
23
Первое письмо из Москвы. — «Отечественные записки», издаваемые Павлом Свиньиным, 1820, ч. 1, стр. 59–83.
Некоторые из перечисленных Свиньиным картин встретятся нам в списке копий, исполненных Тропининым. Однако исполнением копий не исчерпывалось значение коллекций в формировании крепостного художника, никогда не покидавшего пределы России. Главное их значение в том, что Тропинин, не выезжая из Москвы, имел возможность воочию познакомиться с подлинными произведениями почти всех величайших живописцев мира и что мерилом художественности для него служили лучшие образцы искусства. На протяжении первых периодов деятельности Тропинин впитывает в себя и претворяет в своем творчестве самые разнообразные впечатления. По всей вероятности, во второй половине 1810-х годов он открывает для себя искусство итальянского Возрождения. На смену увлечения Грёзом и Рембрандтом приходит увлечение Рафаэлем.
Пожалуй, не менее интересна и характерна, чем оригинальные произведения тех лет, исполненная Тропининым копия с «Мадонны в зелени» Рафаэля. Она также, видимо, писалась с гравюры, так как в цвете не совпадает с оригиналом. В копии привлекает не столько идеальная красота рафаэлевского образа, сколько жизненная одухотворенность поэтично трактованного сюжета. Обращался Тропинин и к искусству Леонардо да Винчи, хотя строгая рационалистичность этого мастера менее органично сочеталась с творческими устремлениями русского художника.
Для одного портрета, датированного 1818 годом, им была заимствована композиция «Джоконды». В изображенной на портрете женщине удалось определить Боцигети-дочь. Мы помним ее по раннему портрету Тропинина в белом атласном платье с током из белых и красных страусовых перьев. Еще в 1813 году она в скромной роли учительницы музыки позировала художнику для заднего плана семейной группы старших Морковых. Теперь же на странице хозяйственной книги эскиз к ее портрету представлен в паре с эскизом к портрету самого графа, а Рамазанов свидетельствует, что в 1818 году Тропинин писал портрет Наталии Морковой и Боцигети для Ираклия Ивановича. Оба они нам известны — они одного размера и составляют удачный пандан друг другу. Красное с черным платье графини и белые страусовые перья ее головного убора вполне гармонируют с синим и черным в туалете Боцигети, также в токе из белых перьев. Ровесницы в жизни, на портретах Тропинина они представлены различно: одна подчеркнуто юна, другой, с помощью леонардовской композиции, придан облик матроны. Пять лет — срок для истории искусств ничтожный, но для судьбы человека весьма значительный. Какая метаморфоза произошла с дочерью гувернантки за это время? Что хотел выразить Тропинин, придавая ей позу и таинственную полуулыбку загадочной Моны Лизы? А вот еще один ее же портрет — на этот раз акварельный. Образ молодой женщины идеализирован в духе того же итальянского Возрождения. Прекрасно ее лицо, которому приданы классически правильные черты. На темные локоны наброшено светло-зеленое покрывало с золотой каймой, чело венчают колосья ржи.
Великолепная акварель эта сохранилась в альбоме Аркадия Моркова, и, если бы не надпись под ней, мы вряд ли узнали бы изображенную. Но известен и подлинный ее облик. Натурный рисунок к портрету 1818 года представляет нам далеко не красавицу и, видно, недобрую женщину с грубыми чертами лица. Разрыв искусства и жизни достигает в этот период предельной для Тропинина степени.
Общение с произведениями великих мастеров обусловило в творчестве Тропинина особое чувство своей сопричастности к искусству, в котором он хоть и занимал скромное место, но которое обязывало его ко многому.
Еще современники рассказывали о приписывании полотен Тропинина тому или иному из известных мастеров, когда необходимо было вмешательство самого художника, чтобы выявить истину. Вместе с тем, говоря о том или другом произведении, друзья Тропинина часто указывали, в манере какого мастера оно написано, изредка отмечая те, которые создавались художником не по заказу, а из дружбы в собственной манере.
Это обстоятельство позволяет предполагать, что целый ряд, особенно ранних, работ русского живописца до времени еще числится среди итальянских или голландских мастеров.