Тропинин
Шрифт:
Вместе с воспоминаниями детских лет, вместе с семейными преданиями портреты эти как часть жизни, а не как раритет входили в дома различных людей, часто весьма далеких от художественных проблем, и незаметно для них самих образовывали вкус, воспитывали культуру владельцев.
Портреты переходили от отцов к детям, от детей — к внукам и правнукам. Постепенно одни из них обрастали легендами, другие теряли свои имена, а порой и самую подпись художника, подчас смываемую неумелой рукой случайного реставратора. В частных домах картины покрываются слоями копоти, пожелтевший лак затрудняет рассмотрение живописи. Вот это-то и есть поле деятельности собирателя, которым движет любовь к искусству, которого воодушевляет азарт следопыта. Собиратель часто готов рисковать всем своим достоянием. И находка хотя бы одного шедевра искупает годы ошибок.
Во все годы коллекционеры и любители, собиратели разных толков высоко ценили тропининскую кисть. На аукционах всегда шла борьба за полотна с именем Тропинина. И этим пользовались ловкачи, умело имитируя руку художника или сочиняя фальшивые свидетельства на обороте. Так, в разряд тропининских полотен попали работы его сына и были занесены в каталоги. С помощью сведений, почерпнутых у Рамазанова, случайные вещи получали на обороте «достоверные» надписи, вроде той, которая имеется на одной из академических копий с Рембрандта, якобы «выписанной» самим Тропининым. Тропинину приписывались, да и поныне под его именем значатся, работы учеников Московского Училища живописи, писавших свои этюды с того же натурщика, который позировал и Василию Андреевичу.
Вместе с тем сам Тропинин был одним из плодовитейших художников. Рамазанов утверждает, что им было создано до трех тысяч произведений. Первый список, составленный в 1929 году Н. Н. Коваленской, насчитывает около трехсот живописных произведений и приблизительно столько же листов с рисунками. Сейчас можно назвать уже более пятисот полотен и четырехсот листов с рисунками, правда, в это число входят и те, которые известны лишь по названию.
Поиск не найденных произведений тем более важен, что относительно некоторых периодов творчества до последнего времени было известно крайне мало. И здесь может ждать исследователя много неожиданного, не укладывающегося порой в привычные рамки тропининского творчества, обусловленные широко известными произведениями 1820–1840-х годов. Однако и целый ряд произведений, прославивших в свое время имя Василия Андреевича, до сих пор не обнаружен, иные найдены только в последние годы. Так, сравнительно недавно с помощью известного коллекционера Ф. Е. Вишневского в Третьяковскую галерею был приобретен портрет Е. О. Скотникова, представлявшийся Тропининым в Академию художеств для получения звания. Им же был найден лучший, вероятно, один из первых вариантов «Украинца с палкой», ныне хранящийся в Музее украинского искусства во Львове.
Впоследствии Вишневский сам стал собирать произведения Василия Андреевича. За несколько лет у него образовалась значительная коллекция, позволившая ему создать музей В. А. Тропинина, который он передал в дар государству.
Долгое время не было известно произведений Тропинина периода пребывания его в Академии. Уже была написана глава книги об Академии, когда пришлось встретиться с этой небольшой картиной, изображающей грустную девочку с яблоком. О ней стоит рассказать подробнее. Общий оливковый тон живописи — почти желтый на свету, в тенях зеленоватый, сгущающийся в фоне до совсем темного, настолько «тропининский», что впервые увиденная картина показалась давным-давно знакомой. Впрочем, дело не только в колорите. Знакома была сама «настроенность» образа — та душевная мягкость, которая свойственна искусству Тропинина.
Уже здесь отчетливо проявились многие характерные черты будущего мастера. В этом «неуклюжем», ученическом произведении, наряду с ошибками в рисунке, можно увидеть уверенные приемы живописца — и очень свободную манеру письма и тонкие лессировки. Открытый прозрачный широкий мазок жесткой кисти лежит поверх просвечивающего подмалевка, с иллюзорной точностью передавая пушистую россыпь пепельных волос. Многослойные лессировки образуют матовую, почти фарфоровую поверхность лица. Голубой холодный тон подмалевка слегка проступает на затененных частях лица и явственно обнаруживается в глубоких складках одежды, прописанной сверху также свободно и легко. Глаза девочки еще не прозрачные и выпуклые, как будут в зрелых работах художника, а плоские и матовые, как бы окутанные дымкой, с белками голубого цвета. Такие же глаза были у Наталии Морковой в этюде к семейной группе 1813 года и в портрете жены того же времени.
Более
Легкий румянец на золотистой поверхности лица перекликается с густой розовой окраской яблока. Однако цвет яблока с большой примесью белил — глухой, непрозрачный, он также условен, как условна сама форма яблока, будто выточенного из дерева. Вместе с тем в живописном строе картины это тот необходимый аккорд, который поддерживает легкую, едва проступающую тему теплых светло-золотистых и розовых красок в общей холодной гамме зеленоватых и пепельных тонов. Такую же роль довольно интенсивного розового цвета мы отмечали в свое время в самых ранних портретах — гувернантки Боцигети с ее розовым платьем и Яна Борейки, одетого в розовый жилет; затем ту же роль играли розовые банты на платье девочки в портрете Ершовой с дочерью, 1831 года.
Необычайно наглядно сравнение «Девочки с яблоком», написанной по гравюре крепостным учеником Петербургской Академии художеств, с аналогичной картиной Грёза. (В то время копии, мастерски выполненные, являлись предметом гордости авторов и выставлялись наряду с оригинальными произведениями художника. За них также присуждались награды и давались звания.) Тропинин в своей работе старался как можно ближе следовать выбранному им оригиналу. Он сохранил почти точный его размер, пытался буквально воспроизвести позу и одежду грёзовской девочки, что, видимо, и явилось причиной неестественности и надуманности фигуры по сравнению с головой ребенка, которую Тропинин писал с натуры. Здесь-то и обнаружилась диаметрально противоположная трактовка одного и того же образа двумя художниками. Изящную, чувственную головку Грёза, откинутую в томном экстазе, Тропинин заменил грустным личиком, возможно, дворовой, крепостцой девочки, написанным со всей непосредственностью и искренностью, на которые было способно русское искусство.
Задушевной мягкостью, своей внутренней поэзией русский сентиментализм был прямо противоположен французскому с его нотками чувственного идеализирования натуры. Русское искусство по духу своему было более ясно и светло, более чисто, непосредственно и целомудренно.
Ученическая картина Тропинина представляла собой характерный образец русской сентиментальной живописи. Особым значением наполняется в этом смысле прозвание крепостного живописца «русским Грёзом», с которым он вступил в семью художников. На этом первом этапе он явился переводчиком, который переложил французского мастера на русский душевный лад.
В этой же коллекции находится теперь и упоминавшаяся ранее картина «Мальчик со свирелью» 1800-х годов. В свое время специалисты усомнились в ее подлинности. Картина действительно сильно отличалась от аналогичного полотна Третьяковской галереи, датируемого началом 1820-х годов. Вместе с тем подлинность произведения несомненна. От известного «Мальчика с дудкой», тронутого налетом шаблонного идеализирования натуры, новое полотно отличалось ощущением первозданности, непосредственности и глубокой искренности. В его пользу свидетельствовал и холст — коричневатый, домотканый, которым на Украине господа одаривали по праздникам дворовых девушек. Удалось узнать и изображенного мальчика — это оказался старший сын графа Моркова Ираклий. И картина получила датировку — начало 1810-х годов.
Неистовой страсти собирателя обязаны мы и сохранением альбома в красном сафьяновом переплете, принадлежавшего некогда Аркадию Ираклиевичу Моркову. В этом альбоме он, его сестры, их гости и друзья записывали стихи, оставляли свои рисунки. Листая его, как бы переносимся в 10-е годы прошлого века с их романтическими мечтами о лунных ночах, прогулках в руинах, между таинственными заброшенными могилами. Сухие травинки и листья, заложенные между страницами альбома, похожи на старинные вышивки, а выцветшие рисунки напоминают засушенные цветы. Среди хранящихся в альбоме портретов неуклюжих, большеголовых, с непропорционально узкими плечами офицеров и дам в чепцах, будто вкрапленные драгоценности, сверкают великолепием красок два акварельных портрета, исполненные молодым Тропининым, — портрет Боцигети-дочери в образе римской весталки и девочки-подростка Веры Ираклиевны. Здесь же на одной из страниц вклеен крошечный этюд крепостного художника с реальным изображением крепостного труда на барщине в страдную пору жатвы.