Тропою грома
Шрифт:
— Он иногда всю ночь так воет, — сказал Ленни.
— Ужас, — откликнулся Исаак.
— Кошмар.
Исаак снова прислушался, не идет ли Мако.
— Темная ночь, — проговорил он.
— Я скучаю по уличным огням, — сказал Ленни.
— Тоскливо вам иногда? — спросил Исаак, думая о том портрете хорошенькой девушки, который Мейбл с такой гордостью недавно ему показывала.
Ленни перелистывал книгу.
— Теперь, когда открылась школа, уже ничего. Вначале было ужасно.
— Хуже всего первый месяц.
— Значит, мне осталось потерпеть еще одну недельку.
— Да,
Ленни поднял глаза от книги.
— Да?..
«Нет, по лицу у него ничего не узнаешь, — подумал Исаак. — Но глаза он все-таки поднял — и даже очень быстро».
— Она чуть с ума не сошла от тоски.
— Давно она здесь?
— Несколько месяцев.
— Вы ее хорошо знаете?
— Нет, почти совсем не знаю. Слыхал только, что она племянница нынешнего владельца усадьбы. Надо думать, какая-нибудь бедная родственница. Когда-то они жили большой семьей, эти Вильеры. А теперь только и остался один Герт. Он последний в роде. Да вот еще Сари. Но ведь вам все это должно быть известно не хуже, чем мне. Вы здесь родились.
Ленни кивнул.
Исаак не сводил с него глаз, следя за выражением его лица, прикидывая, как бы получше сказать то, что было у него на уме. Он мысленно составил фразу, взвешивая каждое слово.
— Ходят слухи, — сказал он, — что Герт не единственный Вильер на свете.
— Вот как?
Исаак еще раз вгляделся в лицо Ленни, мысленно сравнивая его с лицом Герта. Потом продолжал:
— Говорят, что если бы покопаться, то в Стиллевельде нашлись бы еще отпрыски рода Вильеров.
Ленни посмотрел в упор на Исаака. Вся его непринужденность исчезла. Теперь в нем проступило что-то жесткое и настороженное.
— Не все цветные — незаконнорожденные, — негромко сказал он.
— Я этого и не хотел сказать, Сварц, — смутился Исаак.
— Верю, что не хотели. Но я полагаю, что в этот вопрос не мешает сразу внести ясность. — Он потер себе подбородок. — Да. Так что же говорят ваши слухи — где следует искать этих, как вы выражаетесь, отпрысков рода Вильеров?
— В Стиллевельде.
— Вы понимаете, о чем я спрашиваю, — нетерпеливо сказал Ленни.
— А! — Исаак усмехнулся своей скрытой лукавой усмешкой, словно чем-то забавляясь про себя. — Нет, имен мне никаких не называли.
— Так.
Исаак снова повернулся к нему спиной и выглянул в окно. Ленни опять взялся за книгу. В комнату влетела ночная бабочка и стала кружить над лампой. Она кружилась все быстрей и быстрей, все ближе и ближе к свету, пока, утратив всякую осторожность, не пролетела над самым отверстием лампового стекла. Раздался слабый треск. Крылья вспыхнули. Бабочка упала на пол и замерла. Танец вокруг огня окончился смертью.
— Он придет. Еще ведь не так поздно, — сказал Ленни.
— Вы, значит, знаете, что я пригласил Мако?
— Нетрудно было догадаться.
— Пожалуй. А вот, кажется, и он. — Исаак еще дальше высунулся в окно и повернул голову,
— Вы уже встречались с Мако?
Ленни кивнул, не отрывая глаз от книги.
— Да. В первый же день, как приехал.
Шаги приближались. Исаак поспешил к входной двери впустить гостя. Ленни стал шарить по карманам ища папиросу. С улицы опять долетел заунывный собачий вой.
Вошли Исаак и Мако. Ленни поднялся им навстречу.
Улыбаясь, Мако протянул ему руку. Ленни пожал ее, одновременно всматриваясь в гостя. Впервые он видел его на свету и так близко.
Перед ним стоял стройный и гибкий юноша с темно-коричневой кожей, с улыбкой на губах, с задумчивыми темными глазами. Кожа у него была гладкая, ровная, только широкий лоб прорезала маленькая вертикальная морщинка.
Ленни представлял его себе совсем иным. Насмешливый голос, который в тот вечер, три недели тому назад, прозвучал из темноты, не вязался с этим мягким юношеским обликом. Голос как будто принадлежал другому человеку, крупному, рослому. А этот был чуть повыше Ленни. Но в эту минуту он заговорил — и голос был тот самый.
— Я вас все время ждал. Думал, вы зайдете к нам в школу.
Да. Это Мако. Тот же голос, что Ленни слышал в темноте.
— К сожалению, был занят. Школа, знаете ли, да то да се.
Разговаривают, как на шпагах фехтуют, подумал Исаак.
— Как поживает ваш проповедник? — спросил Мако. — Все молится своему белому богу, чтобы он помиловал мою черную душу?
Исаак снял очки и принялся усердно их протирать, покачиваясь на носках.
— Откуда же у него белый бог, — сказал он, — когда он сам не белый?
Ленни метнул на него быстрый взгляд. Куда они оба клонят?
Исаак надел очки и торопливо стал объяснять:
— Для людей естественно персонифицировать свою религию в каком-нибудь привычном образе. И мне интересно, какой цвет кожи придают неевропейцы своему богу.
Мако засмеялся, откинувшись на спинку стула. Он заговорил медленно, улыбаясь про себя, словно стараясь вспомнить какую-то забытую картину.
— Мой бог, конечно, был иноземец: так ведь все про него говорили. У нас в деревне убили одну девушку за то, что она приняла христианство. Очень опасно было поклоняться этому богу, которого к нам привезли миссионеры в длинных рясах. Он внушал страх — и страх-то и привлек меня к нему, так же как и других мальчишек из нашей деревни. И бог был страшный, и верить в него было опасно, — ну и любопытно было узнать, что же это за такой необыкновенный бог.
А миссионеры — белые в длинных одеждах, рассказывали нам про него такие чудесные истории, что я и думать забыл, какой он, белый или черный. Особенно мне нравилась история о том, как он превратил воду в вино, и о том, как он мертвого человека сделал опять живым. А еще лучше — чудо с пятью хлебами. Было мало еды, а он сделал так, что стало очень много! Вот это хорошее чудо! И я поверил в него, потому что он был добрый и потому что его забили чуть не до смерти. Но я поверил еще и потому, что миссионеры ласково обращались со мной.