Тропы зазеркалья
Шрифт:
Не сказать, что день выдался хлопотным, домик под свинский проект нашелся быстро, пришлось, правда, лопатой помахать, поскольку дороги чистил трактор, а вот сами участки не чистил никто. Осмотрев единственную промерзшую комнату первого этажа, Радим из двух пружинных кроватей соорудил загон и, усевшись на сваленные на пол матрасы, принялся искать, где же можно раздобыть десяток поросят. Дело оказалось не простым, особенно, если учесть, что ему нужна доставка. Но все же, когда на улице начало темнеть, он нашел ферму в ста километрах от города, правда туда придется ехать, поскольку одно дело — доставка, привезут, не вопрос, другое — покупка, работали они только за нал. Хорошо, что Стреф свинок потребовал, а не крупнорогатый скот. Радим прямо представил, как он строит коридор из щитов в междумирье, чтобы прогнать по нему десяток бычков. Как
— Со свиньями попробуем завтра разобраться, — вытерев пот со лба, обратился к ней Вяземский, — это куда сложнее, чем сыпучие продукты.
— Как скажешь, ходок, — степенно и важно кивнула женщина. — Вы — зеркальщики, люди слова. Так что, мне нет нужды напоминать об этом. А теперь тебе пора. Мы и так нарушили правило, пустив тебя в поселок после наступление тьмы.
Радим кивнул.
— И я очень благодарен за это, уважаемая. — И, склонив голову, он вернулся в междумирье, таковы были традиции местных, никто не должен был находиться в их анклаве, кроме жителей, посторонние обязаны были его покинуть засветло, и то, что для него сделали уступку, многое значило.
Перетащить почти четверть тонны за один раз, даже с руной силы, оказалось тем еще испытанием. Вернувшись в квартиру, Вяземский принюхался и, сморщившись, направился в ванну. Одежда отправилась в стиральную машину, а он сам принялся смывать с себя пот. Одно радовало, перетаскивание тяжестей вполне сошло за занятие в тренажерке.
Проснулся Радим поздно, наконец-то удалось выспаться, чему он был невероятно рад. Глянув в зеркало, он с пару секунд разглядывал свое отражение, лохматый, небритый, он напоминал дворового пса. Нужно было спешно приводить себя в порядок. Да и волосы нуждались в стрижке, парикмахерская «Элегия», в которой он привык стричься, находилась чуть ли не в соседнем доме, маленькая, без модных наворотов, которые практикуют в барбершопах, но на диво уютная и с очень умелым персоналом. Да и мастер Любовь, которая занималась его головушкой не первый год, знала ее «от» и «до». Решив ничего не писать и сходить на удачу, Радим привел себя в порядок и, выпив кофе, вышел за дверь, столкнувшись на лестничной клетке с Анной и Иваном.
— Доброго дня, — пожелал Радим соседям, которые, судя по пакетам, восполняли опустевший после новогодних праздников холодильник, да и рождество впереди.
— О, сосед, — обрадовался Иван, — вот и свиделись, а то пропал на полгода. Где же тебя носило?
— Здорово, Вань, — пожимая протянутую руку, отозвался Вяземский. — В первопрестольной сидел, учился всякому новому, не поверишь ни одной свободной минуты, чтобы домой смотаться.
— Учиться — это правильно, это всегда полезно, — с улыбкой сообщала Анна, которая сама преподавала в школе. — Видела я тут, как к тебе шикарная брюнетка заходила, — она подмигнула. — Местная или с собой из столицы привез?
— Местная, — улыбнулся Радим. — Ладно, побегу я, времени мало, дел много. — И, махнув рукой, сбежал по лестнице.
Парикмахерская работала, в зале было пусто, ни посетителей, ни других мастеров, но к его удаче живые тут все же были, причем именно тот, кто нужен. На хлопок двери из маленькой комнатки вышла Люба. Вот только вела она себя странно, вместо привычной улыбки, мазнула по Радиму равнодушным взглядом, словно не узнала.
— Стричься? — словно не своим
— Конечно, — улыбнулся Радим. — С прошедшими вас, ну и, конечно, с наступающими, — и отвернувшись и не показывая, что его насторожило происходящее, скинув куртку, он сунул руку под водолазку, нащупав новый амулет и сжав его в кулаке, что было не так просто, так как он был куда крупнее прежнего, подал толику силы из резерва, на руну поиска.
Отклик был мгновенным. Здесь, прямо рядом с ним оказался гость из зазеркалья, скорее всего, просто дикий дух, проникший сюда через зеркало и захвативший женщину. От неловкого и неумелого удара ножницами, который пыталась нанести ему в спину Люба, он увернулся, даже не входя в боевой транс. Скованные движения говорили о том, что дух еще не освоился с «костюмом», который примерил совсем недавно.
— Зеркальщик, — прошипела она чужим голосом, стоя в проходе в соседний зал и выставив вперед ножницы, — уходи, оставь меня, она сама призвала, гадала.
— Значит, не дух, те так осмысленно не выражаются, душа бродячая, — усмехнулся Радим. — И как тебя звать?
— Алена я, и она теперь Алена.
— Але, на, — развеселился Вяземский. — Давай-ка, по-хорошему, верни женщине ее тело, и сама по доброй воле дуй обратно в зеркало, так и быть, уничтожать не буду.
— Не смей меня так называть, — разъярилась сущность, захватившая его парикмахершу. — Ненавижу. Ты знаешь, как там одиноко? Как больно существовать внутри зеркала и смотреть, как люди живут, делятся своими радостями и печалями, счастьем и горем? Это ведь парикмахерская, тут можно все, что угодно услышать. И вот она решила вчера погадать, а я возьми, да приди. Сама виновата, сама пустила, это теперь мое тело. Освоюсь немножко и избавлюсь от второй квартирантки. Она сильная, не сдается, даже сейчас, Радим, пытается до тебя докричаться.
— Вот и давай по хорошему, ты — обратно в зеркало, тело — хозяйке, мне — стрижка. Все довольны. Надо было тебе уходить отсюда, чего осталась?
— Она не дает, сопротивляется, — взвыла Алена и кинулась на него с ножницами.
Это не старые советские тяжелые, из хорошей стали, дешевка китайская, которая от удара в грудь с минимум одежды согнется, разве что немного больно будет, ну и синяк потом появится, возможно, даже приличный.
Закостенелое тело, истинная владелица которого еще не сдалась, а новая не успела освоиться, двигалось рывками, удары напоминали конвульсии. С ней бы кто угодно справился, разве что ребенок бы оплошал, и то, если ему меньше десяти. Радим перехватил руку, одновременно создавая руну паралича, очень уж она удобная. Подхватив женщину, он устроил ее в ближайшее кресло. Алена сверлила его ненавидящим взглядом, но сделать ничего не могла.
— Ну, не захотела по хорошему, будет по плохому, — усмехнулся Вяземский и принялся рисовать ей на лбу руну изгнания.
С мэром не сработало, но тут совершенно иной случай. Символ засветился, и из тела Любы медленно выплыл едва видимый полупрозрачный призрак женщины среднего роста, с креативной короткой стрижкой и в фартуке, очень похожим на тот, что был сейчас на отключившейся женщине. Она укоризненно уставилась на Радима, но Дикий не стал ждать, пока душа надумает удрать, чтобы скитаться по земле, кормясь чужими эмоциями и набирая силы. Сколько проблем создавали бродячие души, ставшие призраками, не поддается подсчету. Руна развоплощения сущности, простейшая, энергии требует самую малость, создается быстрее, чем обычный человек пальцами щелкает. Слабенькая вспышка прямо внутри полупрозрачного силуэта, и тот, словно туман, стал расползаться клочьями, которые истаяли меньше, чем за десять секунд.
Вяземский посмотрел на вращающую глазами Любу и снял паралич.
— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался он.
— Уф, — облегченно выдохнула испуганная женщина и потерла дрожащими руками лицо. — Радим, это было страшно, ты не представляешь, насколько страшно. Я боролась, но мое тело мне больше не подчинялось, — она всхлипнула и начала плакать. — Все ощущала, но ничего сделать не могла, — сквозь слезы продолжила парикмахерша. — Еще бы часов пять-семь и, наверное, все, загнала бы эта Алена меня в самый дальний угол сознания, откуда нет выхода, и конец. Я ведь слышала про нее, умерла одна такая лет семь назад, прямо на рабочем месте, правда, в другой парикмахерской, недалеко отсюда, в паре остановок, та закрылась уже давно. Мы там кое-какое оборудование купили, вот — зеркала да кресла. Как ты это сделал-то?